И еще была любовь - Виктория Витус

Вместо предисловия.

На небольшом балтийском острове Эзеле корабельные сосны упирались в самое небо, казалось, верхушками задевали облака. Моё раннее детство, о котором до сих пор что-то помню, прошло в военном гарнизоне, на этом уютном эстонском острове.

      Отец – высокий морской летчик, с пронзительным взглядом зеленых глаз был красив – и не только по мнению моей мамы. Пройдя войну, остался жив – ведь на свет еще должна была появиться я. Мама, как многие жены офицеров, сидела дома и воспитывала дочку, то есть меня. Военные летчики жили в те времена хорошо, недостатка в деньгах не было. Модница мама имела много красивых платьев и, конечно, шубу – этот обязательный атрибут офицерской жены. До сих пор помню на ощупь колючую отцовскую шинель и мягкую мамину шубу.

От отца мне достались зеленые глаза, авантюризм в крови и легкий, веселый характер. Мамочка же поделилась хорошей фигурой, умением выбирать реальную цель в жизни и настырностью в её достижении. В очереди за длинными ресницами и мраморной кожей лица я так же стояла в «первом ряду». Еще от рождения мне были даны заботливый Ангел с милой мордахой и пушистыми белыми крыльями, и вредный Бес. Бес, правда, был мелкий – так, ничего страшного – делал иногда маленькие гадости, развлекался так сказать – подставит ножку или уронит любимую чашку. Однако если кто обижал меня, давал обидчику сдачи так, что мало никому не казалось.

      Да простит меня летное начальство, в Ригу с острова все летали – с детишками в поликлинику, в магазин за продуктами – на чем же еще? – конечно, на военных самолетах.

В черных шинелях с голубыми просветами на погонах, весело возвращались морские летчики домой с полетов – все живы! Отец брал меня на руки, а я впитывала маленькой детской душой запах, исходивший от его шинели – запах надежной мужской силы и самолетов. Накрывали столы, садились ужинать. Мы, дети, крутились тут же, слушая «разбор полетов», сопровождаемый взмахами рук:

– Я захожу ему в хвост, а он уходит вниз и вправо! – показывал ведомый отца, капитан дядя Коля Мячин, изображая самолет сжатой ладошкой.

От этих рассказов замирало сердце, уйти было невозможно – хотелось слушать еще и еще. Атмосфера военного лётного мира принадлежала не только отцам – это был и наш, ребячий мир – мир, в котором мы жили – с кучей приевшихся шоколадок из лётного пайка на столе в общей кухне и огромными шарами-зондами, которые детвора запускала в небо за неимением детских шариков.