Первые годы, пока наши тела слишком хрупкими для тяжёлых нагрузок были, мы общефизической подготовкой занимались. Я поблажку с лихвой оправдал: первым в беге, плавании и нырянии стал. Чуть хуже подтягивался и в длину прыгал, но и тут среди лучших числился. Нагружали мы и разум. Изучали всё, что помогает уберечься, выжить, – от устройства Известного космоса до динамики полёта и работы с бортовыми системами. Теория мне легко давалась. Руки меня тоже хорошо слушались. Мне основной экипаж пророчили. Дед гордился. Отец не препятствовал.
В тринадцать лет у меня аллергия на цветущий орешник началась. Я тому значения не придавал, ведь в космосе нет деревьев. Но однажды вечером в интернат, где я теперь вместе с остальными воспитанниками школы жил, дедушка пришёл. Я только увидал, как он глаза прячет, и уразумел: «Всё». Он попросил Митьку, соседа моего по комнате, нас наедине оставить, а потом без обиняков сказал, что меня отчислить хотят. Аллергия редко в одиночку ходит: кто знает, на что я за шесть лет полёта среагировать могу. А если мы высадимся на земном близнеце, где наши иммунные системы и так во всеоружии должны быть, чтобы атаку неизвестных возбудителей и аллергенов отразить? Тут я тяжело захворать или даже погибнуть могу… Ох и брызнули у меня слёзы! Неужто всё зря было? Дедушка сразу успокаивать начал, что в Наземную лётную школу меня точно возьмут, да и в Космической палате место для таких, как я, всегда найдётся. Но я рогом упёрся: в космос хочу!
Всю ночь я у компьютера просидел – чудодейственное средство от аллергии искал. Ничего толкового не нашёл. Далеко медицина ушла, но, если самое нутро человека против него восстаёт, сбой даёт, тут уж нет верного средства – так написано было. Под утро меня Митька разбудил. Я прямо за столом уснул, и он меня на кровать перевести решил.
– Ты чего, Стёпка, себя так истязаешь? – спрашивает. – Завтра контрольная, без сна не напишешь её.
Ну я тут опять чуть не в слёзы. Что мне теперь контрольная? Рассказал ему всё без утайки.
– Ты, – говорю, – здоровяк краснощёкий – за меня теперь слетаешь.
Митька головой замотал, за плечи меня взял, в глаза заглянул:
– Вместе полетим! – и так уверенно закивал.
До ярких солнечных лучей Митька рассказывал мне, что не всегда он здоровяком был. Что всё детство хворал, пока его в крестьянский двор-музей не отправили. С мая по сентябрь фермер Митьку по старинке чистить коровники от навоза заставлял, лошадей мыть и на сене в холодном сарае спать. К осени его не узнать было. На щеках румянец заиграл, тело силой налилось, и с тех пор он каждое лето туда приезжал, трудился, а уезжал крепче прежнего. Весной и осенью ни разу не простужался, зимой в тонкой куртяхе ходил. Пообещал Митька меня с собой на каникулы взять. А я на всё готов был – хоть в свинарник, лишь бы от аллергии избавиться.
