Мой друг МПС и все, все, все… (Из записок старого опера) | страница 95
Вот с тех пор Михалыч не пьёт горькую, стал тихий, естественно, забыл про охоту и рыбалку. Никто его не смог переубедить, что он видел в тумане пастуха на лошади. Вот так наша охота и не состоялась. Да я думаю, что, может быть, это и хорошо – мало ли что нам может почудиться в тумане Красного Кордона.
Виновник странной болезни Михалыча пастух с Красного Кордона по имени Сергазы был худым, долговязым и постоянно навеселе. С его беззубого рта не сходила пьяная улыбка. Невозможно было определить его возраст. Сельчане говорили:
– Наш Сергазы не просыхает от водки, меры не знает, совсем не боится гнева Аллаха!
А пил он всё, что горело, не гнушался порой одеколоном, лосьоном и прочей дрянью. По этой причине жил один на краю села. Его жена Баян[82] с детьми уехала от мужа-алкоголика, не выдержав испытания, которое было ей ниспослано всевышним.
В летнее время пьянчужка зарабатывал себе на жизнь тем, что пас сельских коров и по просьбе сельчан вскапывал огороды под посадку картофеля. В этом деле у него была незаменимая помощница – лошадь, которую он ласково называл на русском языке Зараза, а иногда и на казахском Жукпа. Всем коровам и быкам в стаде он дал свои клички, которые соответствовали маркам автомашин: Лада, Волга, Победа, Маз и прочие. Таким образом, в его стаде был огромный «парк автомашин», как отечественных, так и заграничных. Исключение составлял единственный в стаде длиннобородый козёл по кличке Бармалей, которому частенько доставалось от Сергазы. Но козёл – дьявольское создание, – обладая скотским характером, терпеливо ждал, когда на пастбище пастух напивался. Тут уж Бармалей «отвязывался» и от всей козьей души издевался над пьяным Сергазы. Он бодал его своими острыми рогами, а потом начинал жевать его одежду, подёргивая жиденькой бородкой и кося бесовские хитрющие глаза на Сергазы. Порой Бармалею удавалось сдернуть брюки или поддёвку с бесчувственного тела пастуха, которые он долго жевал, а потом тащил в далёкий сосновый бор Красного Кордона, чем доставлял крайнее неудобство пьяному «ковбою», потому что ему приходилось возвращаться домой в одних рваных трусах.
Утро для него начиналось с отгона стада на пастбище, расположенное поблизости от Красного Кордона, хлёстким щёлканьем пастушьего хлыста, с перезвоном медных «болтунов», привязанных на шеи коров и быков. При этом всё это сопровождалось матерными криками долговязого Сергазы. Он был мастер витиевато материться, ловко складывая русские и казахские непотребные слова.
