– Собрать бы их всех, да запазуху… – Мечтает он, отвернувшись к окну.
– Да, вот и я про то ж, – Подобным же манером скрывая слёзы жалости, отвечает ему она.
А синица, словно расслышав, взлетела к окошку, прижалась щекой к стеклу, и подмигнув весёлым глазом, пропела своё «Не-гру-сти!», поделившись своим дыханием, особо драгоценным в стужу теплом.
Зачем вы живёте? Чтобы после некто похвалил за это? Отчего хотите быть всё время на виду, и чтобы превозносили, называли и славным, и хорошим, поддакивали, кивали головой согласно? Без того никак? Идёте, словно по шатким мосткам, раскачиваясь под присмотром чужих взглядов, слов и мнений. Неужто нет своих? А если отвернутся все, замолчат разом? Так что же, не сумеете пройти? Сами… Не поймёте куда? Без понуканий. Не бегом, зажмурив глаза, а спокойно и размеренно, вдумчиво, с радостным удовольствием, смакуя каждый вдох, каждое мгновение…
Прошлогодние семена клёна на снегу, как коричневые бабочки. Глядя на них, верится, что зима не всерьёз, и мороз под тридцать – опечатка в сводках прогноза погоды, а глаза слезятся от яркого солнца, но вовсе не от холода… А в доме зябко по причине сквозняка от связки заледеневших дров, и ручеёк талой воды от них, как кот, тянет бледную лапу под низкий шкап, спрятав когти. Но что же он там хочет найти? Весна за порогом, здесь её нет. Хотя… Божьи коровки, выбираясь из-под засохших листов столетника96, как из-под одеял, из углов оконных рам, потягиваются до хруста в надкрыльях, зевают сладко, взлетают на шторы и качаются там, воображая, что это огромный листок. Цвет, конечно, не очень похож, но, в общем, в ожидании, пока солнце разбудит настоящие, сойдёт и так…
Олень, петляя по лесу, размашисто чертит своё «Я люблю…» на снегу. Лис не столь многословен. Оставляет повсюду записки, писанные разведёнными чаем из чаги чернилами. Та, кому они предназначены, найдёт их и явится в условленный час. Она никогда не опаздывает, и верна, только вот большую часть года очень занята.
И ведь нет дела лису думать, – как и кто посмотрит на то, чем озабочен он, куда идёт и с кем, ибо тревожится об исходе верных дел, растит детей, кормит, учит, бережёт лесной дом и для себя, и для внучат. А спроси его кто, зачем живёт, – рассмеётся, поморщит чёрный нос, чихнёт, да побежит дальше. Некогда ему по пустякам-то, лясы точить…
Ветер…
I
Ветер прикрыл за собой обитую ватой облака дверь, на землю посыпалась сухая пыль мелкого снега, и шуршанием своим по стволу, в котором находилось дупло белки, потревожила её. Мысь всполошилась, словно на потеху. Пробежалась в одну сторону, обернулась на другую, постояла в зарослях… подумала и возвращаясь на дерево перехватывалась лапами по стволу гулко: "Шлёп! Шлёп! Шлёп!" Он гудел натужно, как язычок колокола, но лязгнуть звуком, зазвенеть так и не осмелел.
