Вот поди, и поспорь с ним. Все-таки угощаться я у него не остался. Личная вражда, конечно, забыта. А нехорошо. Шрам-то, он — вот он, ноет в ненастье. (Он быстро провел ладонью по обритому черепу). Так… Из станицы заехал я на хутор. Но могилы не нашел, — перепахана… Травой заросла… А хотел я рассказать деду, как мы заплатили за «не тех агитаторов»…
От Одессы до Волги прошли огнем. Великие были походы. А кто их опишет? Свидетелей мало осталось. Вон — Афанасий Иванович… Он нас водил. Так он молчит… Знаете, какой силы был человек? Конь под ним стонал в бою. Бывало, белые за сто верст услышат, что Афанасий Иванович идет, и начинают кашлять. В Железной дивизии у него были исключительно добровольцы — партизаны — донцы, кубанцы, терцы, и из Украины, и из Великой России, киргизы, черемисы[5], военнопленные мадьяры, немцы.
Мирных грабить не позволял. «Победил в поле — все твое, а мирным ты брат…» Бывало, войдем в город, и, конечно, через день, через два — бегут бабенки в штаб дивизии, воют, стервы, больше, чем нужно: у одной поросенка стянули, к другой под подол неаккуратно забрались, третья, дура, полотно на плетне повесила — сперли, конечно, на подвертки. Значит — жалобы мирного населения. Наутро трубачи играют сбор. Выстраивается дивизия. Выезжает перед фронт Афанасий Иванович: на нем всегда коричневая черкеска, шашка в серебре, шапочка-кубанка… Конь… Ах, конь был у него, вороной, Ворон, — одними ушами танцует… Афанасий Иванович начинает говорить тихим голосом, по фронту так тихо — только слышно, как позванивают удила. «Сколько раз говорил я вам, негодяи: красть и насиловать стыдно красному бойцу…» И пошел, и пошел… Говорит и шажком едет вдоль фронта. Голову поднял, глаза без прощения: «Виновные — перед!» И выскакивают перед фронт виновные, белые как бумага. Он спрашивает: «Больше никто за собой ничего не знает?» Молчат… «Ну, ладно, два дня даю сроку. Подумайте, если кто виноват, — время есть. А через два дня не жалейте. Расстреляю перед фронтом…» Подъезжает к виновным, глядит в глаза. И они тут же во всем сознаются… Смотря по человеку: иного под арест, иному руку на шею положит, и тот валится с коня без памяти… Боялись, но — ах, как любили его…
А в бою… Дрогнет наша часть — смотришь, Афанасий Иванович на Вороне тут как тут… И рост у него в бою был вдвое выше. Не то что врагам, самим страшно: как кинется он рубить шашкой — летят головы, валятся кони…
Много было славных дел, а громче не было, как переход через Гадарский перевал. В Грузии в то время были меньшевики, в Баку сидели англичане, в Батуме — турки. На Кавказ и не сунься. Афанасий Иванович повел Железную дивизию прямо через хребет, без дорог, чтобы свалиться меньшевикам на голову… Тут и Наполеон, и Суворов в затылке бы почесали…
