Иоган Кристоф навис над его столом и, без сомнения, уже заметил украденные ноты, но почему-то все еще ничего не предпринимал. От его темно-зеленого шлафрока, как всегда пахло пылью, а может, это лишь мерещилось Себастьяну. Старший брат всегда представлялся ему извлеченным из шкафа, ссохшимся фолиантом, в котором много правильного, но еще больше скучного.
Их отец был совсем другим… В его темных глазах обычно поблескивал кураж, а хохот, скорее, напоминал звук барабана, чем шелест бумаги. Он научил Себастьяна играть на скрипке…
"Оба — музыканты, а какие разные", — у мальчика тоскливо заныло в груди. Поначалу, когда он вместе со средним из братьев, только переселился к Иогану Кристофу, эта холодная воронка под сердцем ощущалась им постоянно. Теперь — все реже.
Но и забыть о себе не давала. Когда становилось совсем невмоготу, как сейчас, он зажмуривался покрепче и представлял, что ему удалось вернуться к маме. Наверняка она уже ищет его, лазит по скалам, захлебываясь страхом, и в отчаянии ругает Лильку…
Он вздрогнул и открыл глаза: "Стоп! Разве я — Себастьян? Да нет же! Меня зовут…"
— Себастьян, ты меня слышишь? Не притворяйся, что ты спишь с открытыми глазами, или оглох на оба уха! Как ты посмел украсть у меня эти ноты? Я ведь запретил тебе брать их.
Переписанные Себастьяном тетрадные листы жалобно зашуршали в холодных руках брата. "Порвет!" — Себастьян весь так и сжался, зажмурившись, но не посмел бороться за свои ноты.
— Когда ты успел столько переписать? — с раздражением поинтересовался Иоган Кристоф, потряхивая кончиком ночного колпака. — Позволь спросить, давно ли ты этим занимаешься?
— Давно, — сипло выдавил мальчик и отрывисто кашлянул. — Уже несколько месяцев… Я мог бы переписать быстрее, но когда нет луны, ничего не видно.
Скрестив на груди длинные руки, брат зловеще произнес, выделяя чуть ли не каждое слово:
— Ты грешишь уже много месяцев подряд и даже не испытываешь раскаяния? И это мой младший брат… Иоган Себастьян, ты — позор славного рода Бахов!
— Я — не позор! — вспыхнул Себастьян. — Что я такого сделал? Почему ты запрещаешь брать эти ноты? Что в них дурного? Это же музыка! Самая прекрасная музыка, какую я только слышал!
— Но ты еще не дорос до нее! Твой поступок лишний раз доказал, насколько ты еще ничтожен и грешен. Подумать только: выкрасть тетради из моего шкафа! Как ты это сделал? Я же всякий раз запираю его.
Себастьян попытался сдержать смешок, но губы его выдали:
