Флинт задумался, вспоминая.
– Позже я не раз заговаривал с нею о дяде, но мама ничего не хотела слышать, одержимая мыслью, что отец погиб из-за своего брата, который предал его, не поддержал в трудную минуту. Мне моряки потом рассказали, что дядя оказался дальновиднее отца и знал, что Новороссийская республика долго не продержится. Он пытался отговорить и отца, но это ему не удалось…
– А что это за Костадинов, о котором пишет дядя?
– Разбойник с большой дороги… только морской. Когда-то он начинал учиться в училище вместе с дядей, но его выгнали за неспособность к наукам.
– И дядя с ним встречается?
– Не встречается, а встретился… Случайно спросил, не видел ли он на своих путях-дорогах Сашку Романова? А Костадинов – приятель Чёрного Паши конечно, знал, где меня можно найти… Потом он погиб.
– Как странно все получается! Дядя пишет, что он со всем экипажем эсминца перешёл на сторону большевиков…
– Вот и хорошо! Большевики в Москве удерживают власть, в Петербурге тоже, теснят белых в Сибири. Это власть народа! Дядя предлагал мне свою помощь: я смогу учиться на курсах морских офицеров!.. Подумать только, сколько раз я бывал в Новороссийске, а мысли не возникало, что дядя Сева может быть где-то рядом!
Флинт в упоении говорил и говорил.
– Наконец-то судьба решила мне улыбнуться! И я смогу рассчитывать на чью-то помощь! Сколько лет – всё один!
– Поздравляю, теперь ты сможешь быть вместе с дядей! – обидчиво проговорила Ольга.
– Но я имею в виду нас с тобой, – опомнился Флинт, – ты же согласилась повсюду следовать за мной!
– Ничего не получится! Разве ты не знаешь, я – недорезанная буржуйка!
– Кто тебе это сказал?
– Друзья-анархисты… Наверняка с княжной они не стали бы и разговаривать, а с бедной циркачкой, детдомовкой, они откровенничали вовсю: "Всех этих князей, графов, баронов, всех недорезанных буржуев, что пили кровь трудового народа, мы вырубим под самый корень! А понадобится, и корни выкорчуем!" Не понимаю, что во мне изменилось от того, что в моем документе стояло другое происхождение? Почему меня, но Соловьеву, могли все любить, а меня – Лиговскую – только поставить к стенке?!
Флинт обнял её.
– Успокойся, родная! Видимо, все революции по своей сути кровавые. Вспомни французскую: Робеспьер, Сен-Жюст – народные герои, а у них руки по локоть в крови! Разве можно обижаться на народ? Хочешь, чтобы бедные любили богатых?.. Ничего, может, мы с тобой ещё доживем до того времени, когда будут смотреть на самого человека, а не на его происхождение. А пока… раз ты решила остаться на родине, придётся приспосабливаться к новой жизни. Побудешь бедной детдомовкой, а потом опять поменяешь фамилию…. И не просто на аристократическую – на царскую!
