Анастасия к тому времени уже знала кое-что о своем нечаянном муже. Неразговорчивый, суровый – многие считали его бесчувственным, но Заира с этим не соглашалась.
– Аваджи никто не знает, – говорила она, – у него нет друзей; нукеры его побаиваются, потому что он никогда на них не кричит, но когда смотрит на провинившегося своими черными глазами, никто его взгляда не выдерживает. Говорят, это глаза хищника. А, по-моему, просто человека сильного. Матери он не знал. Умерла при родах. У отца других жён не было, а когда единственная умерла, он не привёл другую. Однолюб. Он так тосковал по ней, что прежде времени сошёл в могилу…
В первый момент Анастасии стало его жалко, но потом…
Если Всеволоду великодушно дозволялось её любить, то Аваджи стал частью самой Анастасии. Он как бы пророс в ней. Пустил корни прямо в сердце, а при малейшей попытке оторвать хоть один корешок сердце начинало болеть и кровоточить…
Видит Бог, она не хотела этого! Но случилось то, что случилось, и уже ничего нельзя было поделать.
– Настюшка! Настюшка! – кричал Всеволод и рывком садился в кровати, глядя перед собой сухими, безумными глазами, порываясь куда-то бежать.
У постели метавшегося в горячке князя, не отходя от него целыми днями, а по ночам сменяя друг друга, сидели княжеский отрок Сметюха и конюший Лоза, в прошлом – воспитатель юного Всеволода и его доверенный слуга.
Когда Всеволод вошёл в мужеский возраст и стал ходить с дружиной в походы против иноземных супостатов, старый Лоза попросился работать на конюшню и с работой успешно справлялся. Может, потому, что вовсе не был таким старым, как представлялось Всеволоду и его дружинникам.
Всё дело в том, что Лоза был совсем седым. Просто белым как лунь. А поседел он ещё в двадцать пять лет, когда татары лишили его жены и двух малолетних детей. Малышей заперли в избушке, которую подожгли, а над женой надругались и тоже бросили в огонь. Так, по крайней мере, рассказали ему потом о случившемся уцелевшие односельчане. Сам он ничего этого не видел, потому что, кинувшись с вилами на защиту своих родных, был изрублен саблями и брошен возле горевшей избы, ибо косоглазые нехристи сочли его мертвым…
Войско князя Мстислава, отца Всеволода, тогда вынуждено было отступить, а когда вернулись и проехали по разграбленному, сожженному селению, обнаружили полумёртвого Лозу и взяли его с собой в Лебедянь. Раненые, независимо от звания, лежали в княжеской бане, где искусный врач пользовал их с немалым успехом.
