В общем, начались залёты, которые приходилось исправлять. Этот строй и его обычаи делали всё, чтобы мы, молодые солдаты, сами загоняли себя в виртуальные долги и чувствовали себя должниками по неопытности и юному возрасту. Прошла первая и, наверное, самая кошмарная ночь за всю мою службу. При этом я догадывался, что так будет постоянно, и это страшно, ведь уже ничего изменить нельзя. Мы пережили увольнение своих прадедов. Тогда я не понимал, почему они постоянно старались скрыться с глаз командира роты. Наши деды стали полноценными хозяевами. Для нас ничего в лучшую сторону не изменилось, только мест в шатре стало больше. Единственное занятие, которое доставляло мне удовольствие, – это изучение рукопашного боя, или, по-восточному, каты. Изучение каты доводило боевые движения до рефлекса, чтобы в бою тело само действовало правильно. Со стороны выглядело красиво, когда 25 человек одновременно выполняли упражнение, в унисон. Но, чтобы достигнуть такой синхронности, пришлось приложить немало усилий.
***
Заканчивался 1994-й год. Из писем родителей и друзей мы узнавали, что в стране бардак и беспредел, постоянные войны братвы друг с другом, а также убийства, насилия и грабежи. После прочтения оставалось ужасающее чувство: если на гражданке такое происходит, то что же тогда говорить об армии? До нас начали доходить слухи о серьезной войне в Чечне, и мы, как призывники, должны были принять непосредственное в ней участие. Я обрадовался этому и подумал – вот она, настоящая мужская служба! Но это были только слухи, а на данный момент была одна задача – пережить новый, 1995-й, год. В роту ещё пришли молодые ребята, призванные в армию в начале декабря, но легче не стало. Каждый вечер для нас превращался в сущий кошмар: кто отжимался, кто пресс держал. Несчастные, в число которых входил и я, были в стойке для приема ударов.
Но однажды мне повезло: три вечера я играл роль груши, с одним дедом в спортзале. Это лучше, чем в шатре – по крайней мере, на меня одевали хоть какую-то защиту. Я спал максимум по 3-4 часа. Физические нагрузки и избиения были изнурительными, беспощадными и, как мне тогда казалось, бесконечными. Страдали преимущественно грудная клетка, ноги, а возможные промахи шли по печени и селезенке, в порыве ненависти деды били и по лицу. Приходилось придумывать потом, где, когда и на что наткнулись, прикрывая тем самым творившиеся над нами издевательства. Это был замкнутый круг, порвать который было невозможно. От всех нагрузок и нервных срывов мой вес изрядно сдал. Я стал думать о том, зачем мне всё это нужно, зачем я пошёл в этот ГСН. Всё чаще я завидовал роте разведки – с большим бы удовольствием перевелся к ним, но время потеряно, увы…
