– Да. Мне ужасно жаль.
Он снова опускается на кровать и надевает башмаки.
– Послушай, Эрато, я буду с тобой абсолютно искренен. Давай посмотрим фактам в глаза, это ведь не в первый раз, что мы с тобой зря тратим время на выяснение отношений. Не стану отрицать – порой ты мне очень помогаешь, когда речь идет об одном или даже двух элементарных аспектах так называемого женского интеллекта… поскольку фундаментальные задачи современного романа, к сожалению, должны осуществляться посредством создания разнообразных, довольно поверхностных масок и декораций – иначе говоря, образов женщин и мужчин. Но не думаю, что ты хоть когда-нибудь могла возвыситься до понимания интеллекта творческого. Ты, как какой-нибудь завзятый редактор, всегда кончаешь тем, что решаешь переписать всю книгу самостоятельно. Не выйдет. То есть я хочу сказать, если тебе так уж хочется писать книги, иди и пиши их сама. Это не так уж трудно – у тебя получится. Читательская аудитория, предпочитающая женские романы определенного сорта, в последнее время невероятно расширилась: «И он вонзил свои три буквы в мои пять букв». Что-нибудь в этом роде. – Он затягивает шнурки на башмаках. – Почитай-ка, что пишет Йонг{64}.
– Ты хочешь сказать – Юнг? Швейцарский психолог?
– Не существенно. Дело вот в чем. Ты должна наконец принять как данность, что для меня, для нас – для всех поистине серьезных писателей, ты можешь быть лишь советчицей по вопросам редактуры, да и то лишь в одной-двух вполне второстепенных областях. – Он встает и протягивает руку за пиджаком. – И скажу тебе со всей откровенностью, что и в этом на тебя уже нельзя полностью положиться. Ты продолжаешь действовать так, будто мир по-прежнему вполне приятное место для существования. Более вопиющей поверхностности в подходе к жизни вообще и представить себе невозможно. Все международно признанные и добившиеся настоящего успеха художники наших дней четко и безоговорочно доказали, что жизнь бесцельна, беспросветна и бессмысленна. Мир – это ад.
– Даже если ты международно признан и добился настоящего успеха? Неужели, Майлз?
Он стоит, разглядывая ее склоненную голову.
– Не остроумно, дешево и совсем по-детски.
– Прости, пожалуйста.
– Ты что, сомневаешься в искренности трагического восприятия у ключевых фигур современной культуры?
– Нет, Майлз. Разумеется, нет.
Он некоторое время молчит, чтобы она смогла в полной мере осознать его неодобрение, потом продолжает еще более критическим тоном:
