Он поднимает глаза и кивает.
– Если вы полагаете, это дает мне возможность, хотя бы в малой степени… Ну не знаю. Я умываю руки! – Она приподнимает правое колено. – Думаю, дети… Ладно, можете продолжать. Перерыв тридцать секунд. – Она закидывает руки за шею и умиротворенно опускает голову на верхнюю подушку; некоторое время она созерцает потолок, потом закрывает глаза. К концу тридцатисекундного перерыва, воспользовавшись тем, что глаза ее закрыты, он целует все это прелестное греческое тело, от колен к шее, по красоте своей соперничающей лишь с шеей Нефертити; однако, когда он склоняется к ее губам, руки ее упираются ему в плечи и отталкивают его прочь.
– Нет!
Он по-прежнему склоняется над ней. Она глубже утопает в подушках, словно пытается избежать его прикосновений, и мрачно вглядывается в его лицо.
– Вам не удастся меня остановить. Я все равно закончу. Так что и не пытайтесь.
Он согласно кивает.
– Если каким-то чудом вам посчастливится увести свои мысли с того единственного пути, которым они только и способны следовать спокон веку, может, вы припомните, что все это началось на моем лугу. – Он кивает. – Если уж быть вполне откровенной, закончив умащивать тело маслом, я улеглась на живот – совершенно невинно, словно школьница. – Она вглядывается в его глаза. – Ах, если бы вы могли нарисовать себе эту картину! Как беззащитна я была, как всему открыта! – Он чуть отводит глаза, нахмурясь. – О господи, да вы просто невозможны! Вы – как весь ваш век! Слова для вас все равно что серая каша-размазня. Ничего реально не можете себе представить, пока на телеэкране не увидите! – Жертва судьбы и истории, он лишь пожимает плечами. Она колеблется, испускает вздох и переворачивается на живот; лежит щекой на подушке. – Ну может быть, теперь вы сумеете получить смутное представление об этой сцене. И между прочим, это еще не все. Получилось ужасно неудачно: небольшая травянистая кочка просто впивалась в меня, и я попыталась примять ее движениями бедер. Теперь-то я понимаю, что мое поведение могло быть истолковано совершенно превратно.
Тишину в комнате нарушает лишь новый нетерпеливый вздох рассказчицы. Она продолжает:
– Они такие коварные животные! Он, должно быть, подкрался сквозь подлесок. И хуже того, они ведь обладают телепатическими способностями, умеют мысли читать. Это как-то связано с их звериной половиной. Так что он не только видел, что я там делаю, он прекрасно знал, о чем я думаю. И тут, в самый… неловкий момент, когда я как раз представляла себе, что делает со мной тот юный пастух… я слишком скромна, чтобы описать, что именно… и я ни за что и никогда не допустила бы, чтобы он сделал это со мной в действительности… я вдруг почувствовала, как мохнатое тело нарушителя моего уединения и… и что-то еще легло на мою невинную, умащенную оливковым маслом попку. Мне ведь было всего двенадцать лет! – Молчание. – Ой, ну чесслово! Почему вам надо всегда воспринимать все так буквально! – Он целует ее шею у самого затылка. – Я хотела закричать, сопротивляться. Но поняла – все будет напрасно. Вопрос стоял так: либо уступить, либо расстаться с жизнью. Вообще-то он вовсе не был жесток. Он укусил мне шею, но лишь играючи. Потом принялся нашептывать всякие вещи. Совершенно ужасные, но я заставила себя слушать. О других женщинах, о девушках, даже – я была просто поражена – об одной из моих сестер, о старшей – той самой, что подняла такой скандал из-за того юного пастуха. Она оказалась невероятной лицемеркой. Если бы только историки… Впрочем, не важно. – Она на миг замолкает. – Между прочим, через некоторое время он показался вовсе не таким противным, как я ожидала. У него замечательная смуглая кожа, а та часть тела, что покрыта шерстью, оказалась гораздо приятнее, чем можно было себе представить. Шерсть вовсе не грубая. Как мохер. Или ангора. – Она делает короткую паузу. – И он меня вовсе не пытался расплющить в лепешку. – Ее слушатель чуть приподнимается. Она с усилием вывертывает шею, чтобы посмотреть назад и вверх, и недоверчиво глядит на него уголком глаза. – И он не сделал ничего такого, что сейчас заполняет ваше гиперактивное воображение. На самом-то деле ему хватило порядочности меня перевернуть. – Несколько мгновений спустя она продолжает, теперь уже глядя ему прямо в глаза: – К этому моменту я была уже не в силах сопротивляться. Стала как воск в его руках. Могла только смотреть в его похотливые, развратные глаза. Можете себе представить?
