Подойдя к женщине, Маша коснулась ее руки, а та, открыв глаза, грустно улыбнулась.
«Господи, если ты есть, останови это как можно скорее, иначе зачем ты вообще нужен?» – подумала Маша, стараясь улыбаться матери, а потом вывела ее к мужчинам, которые снова говорили о политике.
– Он пугал нас девяностыми[73], вот он и устроил девяностые, – сурово говорил отец.
– Ну уж нет, – возражал его друг. – Это не девяностые, потому что в девяностые ничего не было, но я не боялся отпустить жену из дома, чтобы она купила хлеба. Так что это не девяностые, это террор.
– Геноцид нации еще со времен коронавируса, – согласилась с мужчиной жена.
– Ой, не напоминайте мне про корону! – воскликнула мама Маши и Кирилла. – Сначала лицемерный парад, потом вот это… Да дым был даже у нас, и зарево было на весь Минск, а они… даже говорить не хочу.
– Я девятого просто плакала, – призналась женщина совсем другого поколения.
– А я долго поверить не могла, что все это правда. И восемьдесят процентов, и взрывы в городе.
– Нас хотели запугать, – сказал Артур, глядя на толпу, шагающую по другую сторону реки, вдоль дороги. Бесконечную толпу.
– На тему силовиков и победы на выборах уже даже анекдот есть, не слышали? – спросил отец Кирилла и, осознав, что никто не знает о чем речь, рассказал: – Вяжет ОМОН мужика, а тот орет: «Не трогайте меня, парни, я за Лукашенко голосовал!» А они все равно его бьют, приговаривая: «Не ври, никто за него не голосовал».
– Не смешно, – сказал Артур, но все равно хохотнул.
– Да, по-моему, все шутки уже не смешные, – согласился мужчина, хоть и улыбался совсем недавно, а потом махнул рукой на все это. – Мы тут еще побудем и домой – все же слишком жарко.
– Конечно, – соглашалась Маша и крепко обнимала отца за то, что не убеждал уезжать, а даже по-своему соглашается. – Спасибо, что ты с нами.
– Да что там, – удивился мужчина. – Во-первых, я не знаю никого, кто голосовал бы за него, а во-вторых, мы живем в двадцать первом веке, а не в темное средневековье, когда инквизиция в застенках пытала людей, и совершенно не важно, с чем они вышли на улицу.
– Так там полемика о том, что нечего выходить.
– В своей стране? В своем городе?
– Да, и за детьми, дескать, следить надо было.
– За теми, которых летом средь белого дня бьют дубинками? Ну уж нет, тот, кто не может защитить свой народ и допускает подобное, не может быть во главе этого народа. Права не имеет!
– Нас спасали от захвата власти, – не без сарказма возразили ему, цитируя новостные репортажи с госканалов.
