Упав на холодный пол коридора, Летов завыл, как пес и согнулся словно лист бумаги. Картины войны, расстрел, сгребание мозгов в яму, лицо Лехи, его труп – все это крутилось в его голове, как волчок.
Когда Горенштейн с Ошкиным буквально прибежали к камере, конвойные уже стерли с сапог кровь, а Летов сидел на скамейке, куря папиросу трясущимися руками.
«Сергун, что с тобой?» – спросил Горенштейн, положив руку на плечо Летова.
Я знаю его – трясущимся голосом ответил Летов. – Я знаю этого нелюдя! Он у нас в лагере людей расстреливал, а я их закапывал. Я видел, как он мозги вышибал в упор, и улыбался при этом.
Ошкин и Горенштейн переглянулись и спросили в один голос: «Ты уверен?»
-Д…да, я не мог перепутать его хлебало. Я его навсегда запомню.
Втроем они зашли в камеру. Лихунов лежал на нарах, на полу была лужа крови.
–Встань, тварь – монотонно сказал Горенштейн. – Конвойные, в допросную камеру его.
Зарешеченное окно, темно-коричневый стол, черная лампа, чернильница, бумаги, в углу отдельный стол с печатной машинкой и писарь, пьющий чай – вот так выглядела допросная комната первомайского райотдела милиции. Лихунова усадили на стул, Ошкин прижался к стене у двери, конвойные встали позади стола, Горенштейн сел за стул, а Летов встал рядом.
«Ваше имя, год и место рождения, род занятий до перебежки к фашистам?» – начал Горенштейн.
-Лихунов, Илья Константинович – облизывая распухшую губу начал беглец, – 1911, Крым, помощник слесаря.
Послушай, тварь – вмешался Летов, – я знаю, что ты не тот, за кого себя выдаешь! Таких мразей, как ты, стреляли еще в 45-ом. Какое твое настоящее имя, чьи документы ты стырил и куда делся настоящий Лихунов?
Уберите этого сумасшедшего, – ответил веселым голосом Лихунов, – он меня с кем-то путает!
Летов опять зарычал и опять набросился на Лихунова. Он повалил его со стула, вдавил голову в ледяной пол, а прутья спинки стула поломались от напряжения, исцарапав спину коллаброциониста.
Горенштейн попытался оттащить Летова, но он ногами сшиб капитана с ног. Конвойные сразу схватили Летова подмышками, подняли на ноги и потащили к двери, пока он не повалил и их: одному ударил коленом в живот, а второго оттолкнул к стене. Летов вновь бросился к избитому Лихунову, но на этот раз его с ног сшиб уже Горенштейн, а прибежавшие конвойные связали Летову руки ремнем и вытащили за дверь. Пока обезумевшее тело Летова тащили злобные конвойные к двери, он на всю комнату орал матерные слова и угрозы. Мат, желание «глаза тебе вырезать», «также мозги в упор вышибить и жрать их заставить» вылетали из уст обезумевшего опера, пока он не оказался за дверью, которую охранники плотно закрыли и встали на свое место. Горенштейн вытер кровь из под носа, выплюнув кровавую слюну и пустив несколько матерков в сторону закрытой двери, поднял Лихунова вместе со стулом и сел продолжать допрос.
