На остальных улицах тоже было тихо. Люди удивленно глядели на эту процессию, чумазые мальчишки свистели и кричали «Ура!» шагающим солдатам в их зеленоватых шинелях, перетянутых ремнями. Редкие машины съезжали с улиц на соседние, объезжая колонну.
Обход северного сектора уже подходил к концу. Оставалось две улицы, после чего все должны были отдохнуть пару часов и пойти на обход западного сектора. В это же время Кирвес проводил обход южного сектора, после чего его люди должны были пойти на обход восточного.
Летов закончил обход. Ничего найдено не было, вообще ничего. Поначалу он сильно расстроился, сразу сказав себе: «вечером надо нажраться», просчитал, каким маршрутом лучше пойти из отделения в барак, чтобы зайти в 4-й продмаг и подумал о закуске. Солдаты же ушли на отдых, разместившись в отделении, а Кирвес с Горенштейном, тоже вооружившись железнодорожными фонарями, пошли на обход восточного сектора.
И снова короткие улицы, редкие закоулки, гнилые домишки, припорошенные снегом подвалы и ничего. До одного момента.
«…Ну я ей и сказал, что денег у меня на патефон вообще нет, так она истерику закатила!» – разъяренно и возбужденно говорил сержант милиции ефрейтору Советской Армии.
–Так ты бы ей морду начистил – спокойно ответил ефрейтор, – моя после двух мордобоев вообще не рыпается.
-Мне хватило отца своего в детстве. Не буду я никого бить, кроме преступников.
Ефрейтор лишь усмехнулся, сдержав себя, чтобы не сказать: «Не мужик, значится».
С улицы был небольшой поворот в сторону, где сержант, уставший тащить ледяной фонарь, увидел небольшой сарайчик, стоящий около столовой для трудящихся и какого-то заводского здания. Подойдя к нему, сержант заметил на деревянной ручке двери запекшуюся кровь, почувствовав что-то неладное.
Ветер опять выл, тряся хлипкие стекла столовой, поварихи что-то энергично готовили, человек десять, сидящих в ожидании смены, хлебали горячую похлебку, о чем-то энергично общаясь, скинув свои телогрейки и «Москвички» на скамейки, пока эту идиллию рабочих будней не нарушил крик выбегающего из сарая человека в синей шинели, изо рта которого фонтаном летела рвота.
Кирвес, Горенштейн и еще трое милиционеров бежали по свежему снегу к ефрейтору, спокойно курящему на фоне сержанта, оттирающего с шинели собственную рвоту. Горенштейн сразу все понял, оттолкнул вытянувшегося по струнке сержанта и заглянул в открытую дверь сарая. Оттуда моментально пахнуло жутким запахом гнилого трупа, поэтому Кирвес, Горенштейн и ефрейтор в одну руку взяли фонарь, а в другую носовой платок, которым закрыли рот с носом.
