Часы пробили двенадцать ночи. Летов сидел на полу и курил, заканчивая свой поток сознания, пока не перешел на мысли о приближающейся операции по поиску трупов. План поисков был понятен: идем цепью, на расстоянии максимум два метра друг от друга, заглядываем в закоулки, заброшенные здания и подвалы, в лес, во все места, где можно спрятать трупы. Наверняка этот урод убивал не только в квартирах, но и на улицах.
Докурив, Летов набросил на себя пальто и вышел на улицу. Ледяной ветер обдал его лицо с высохшими слезами, на черном небе были видны контуры туч, скрывающих дыры в небе, которые умные люди прозвали звездами. Редкие фонари бросали свой свет на заснеженную Таловую улицу, освещая ее, словно ракеты на передовой. Дома и люди в них спали: окна были темными и даже луна не проливала свой свет на крыши Первомайки. Летов шел вперед, ветер раздувал полы его пальто, обдувал лицо и тело, пытаясь отогнать назад, но он все равно шел вперед, шел медленно и с трудом, запинаясь о складки замерзшей грязи. Так и в жизни: идти сложно, ноги постоянно запинаются, но идти надо, надо обязательно. Вдали, во тьме он видит какие-то невнятные очертания, но не понятно очертания чего. Быть может, он уже видит конец своей дороги? Конец своей жизни? Если так, то даже к лучшему. Значит, запинаться, сопротивляться ветру осталось немного. Значит, скоро он попадет в яму, из которой ничего не будет видно и слышно. В ней не будет ничего. Вообще ничего.
Летов свернул с Таловой улицы и пошел по какому-то проселочному проезду. Ветра там не было, и лишь лай собак за заборами как-то нарушал спокойствие ночной, будничной Первомайки.
Небо темное, без единой пробоины – было ощущение, что ты сидишь под новехонькой плащпалаткой, в которой еще не было ни одной дырочки. Вот и закрытый продмаг, со стоящей у двери «Полуторкой», вот и отделение милиции вдалеке, а вот и очертания паровозов у Инской.
Летов вдруг подумал: где он был 9 мая 1945 года? Порывшись в закоулках своей памяти он вспомнил: в Красноярске. Его уже приговорили к лагерю и везли в Канск к месту отсидки, как говорили уголовники. В вагоне с ним ехало еще много других преступников. Мародеры, насильники, барахольщики, членовредители… В соседних вагонах ехали уголовники и пленные, а их вагон, пятый, был для военных преступников. Поезд долго полз по рельсам, скрипя и трясясь, он словно черепаха лез к вокзалу Красноярска: последней остановке перед Канском, пока его не качнуло, и он застыл, ухватившись мертвой хваткой за рельсы.
