Я проснулся в холодном поту, со справочником в руках − так и уснул с ним в обнимку. Во входную дверь уже не просто стучали – ломились. Я влез в штаны и рубашку, накинул куртку и помчался открывать, застегиваясь на ходу, а в голове успело промелькнуть: «Господи, хоть бы не осложненные роды!». Нормальные роды меня, к счастью, не касались – их принимала акушерка.
– Поехали, доктор, − тихо сказал коренастый мужик в армейском кителе без нашивок. Было в его голосе что-то такое, отчего меня прошиб холодный пот, и я без дальнейших расспросов вылетел из дома.
У ворот переминалась с ноги на ногу щуплая гнедая лошадка, запряженная в телегу. Некстати разбуженная среди ночи, она пряла ушами, фыркала, не желая стоять на месте. Мужик в кителе вскочил на козлы и принялся изъясняться с лошадью оригинальным способом, широко применяя ненормативную лексику. Я прыгнул в телегу и оказался рядом с Кузьмичом.
Светало на глазах. По тряской дороге нас повезли в сторону колхозного поля. В кустах еще лежали клочья тумана, тянуло холодом и влажной землей. И что им всем не спится этим чудным прохладным летним утром? Я вдруг сообразил, что впопыхах не захватил стетоскопа…
– Мужика трактор переехал, − вдруг спокойно сообщил мне Кузьмич. − В поле уснул, в борозде. А сменщик пришел, трактор завел, да и проехал по нему. Ноги, говорят, переломал.
Я икнул и перестал дышать на время, но потом вспомнил, что надо, и снова начал. Пусть это будет сон, подумал я. Второй кошмар за ночь. Надо будет завтра взять в больнице Михеевской микстуры.
Вот сейчас, сейчас я проснусь в своей кровати… На повороте хорошенько тряхнуло, и я с тоской понял, что это все наяву.
– Носилки мы взяли, − продолжал Кузьмич. – И сумка у меня с собой, я ее сам собирал на такой случай. Там все, что нужно – и перевязочный, и жгуты, и противостолбнячная со шприцами.
– И часто у вас тут такое? – осипшим голосом спросил я.
– Бывало… − коротко ответил Кузьмич.
Они оба были так спокойны, что мне даже стало стыдно – развел панику, а еще доктор. Что я, в самом деле, – травм не видел? Как-нибудь разберусь…
Лишь потом, гораздо позже я понял, что их спокойствие и хладнокровие объяснялось не только деревенским опытом. Я периодически забывал, в каком я году, и иногда не замечал очевидного. Обоим было, по-моему, за пятьдесят, а здесь это означало, что они, вероятнее всего, воевали.
Тем временем дорога кончилась. Мы остановились у самого поля, метрах в пятидесяти виднелся трактор.
