Тяжело поднявшись с кресла, отправился в покои. Ввалившись в прохладную комнату, рухнул на кровать, опрокидываясь на спину, закидывая руку за затылок, закрыл веки. Всё вертелось перед глазами, бешено колотилось сердце. Я был в смерть пьян, чего раньше не случалось давно, даже в самые тяжёлые времена в своей беспросветной жизни.
Не помнил, как провалился в тревожный сон, но когда проснулся, проклял всех тёмных. Голова трескалась на осколки, нещадно ломило виски, во рту жуткая сухость. Проведя ладонью по затёкшей шее, приподнялся на постели, ища взглядом кувшин с водой.
– Вот, господин, возьмите.
Повернул голову на голос. Сквозь муть разглядел ту черноволосую служанку. Поднялся тяжело, взяв кувшин из её рук, припал надолго к краю, делая жадные глотки, и когда оторвался, служанка всё ещё стояла на месте, глазея с любопытством и придыханием. Вложил в её руки кувшин, отошёл и выглянул в окно, прищуриваясь после полумрака комнаты. Солнце едва только поднялось над высокими крепостными стенами, близился полдень. Смутные воспоминания полезли в голову, о том, как ворвался в комнату прислуги и вытащил Грез из постели. И…
– Где Грез? – спросил твёрдо, повернувшись к служаке.
Девка, вздрогнув, хлопнула глазами, будто не поняла, о ком спрашиваю, но быстро спохватилась.
– Грез, та новенькая? Она сейчас в стиральне, господин.
– Принеси мне свежую одежду. И приведи Грез ко мне.
– Кого? Прачку? – удивлённо переспросила.
– Ты не ослышалась. Живее.
– Слушаюсь, господин, – помрачнев, присела быстро в почтении и бросилась к двери.
А я отправился в купальню. Хотелось поскорее вылить на себя не один ушат ледяной воды и очухаться.
Бросив бельё в лохань, я привалилась к стене и прикрыла веки. И тут же вздрогнула, когда передо мной вновь возник пожирающий, как огонь, взгляд Мортона Амгерра. Не укладывалось в голове это его ночное буйство. И его слова «Проваливай, ведьма» стегали по открытой ране, словно удары плетью, оставляли саднящий след. Он хотел выгнать меня! Прямо ночью, в одной сорочке! И сделал бы это!
Внезапные вспышки обиды глушили злость. Я ведь не сделала ничего плохого, чтобы со мной так обращались. Он обращался. Но обида снова уходила, вытесненная негодованием: не будь я связана по рукам и ногам, ушла бы сама, не задерживаясь.
Потёрла ушибленное плечо, которое ныло весь день, напоминало каждый раз холодный блеск в глазах Мортона, когда он выдернул меня из постели и вытолкнул из комнаты. Всё это проносилось смерчем, заставляя меня вновь и вновь пережить случившееся и тревожиться ещё больше, что он снова ворвётся и всё же выставит меня вон. Он ведь обещал разобраться со мной позже! Но ещё обещал спрятать, если помогу.
