— Если остановят, покажешь патрулю: ты мой сын, а я твой больной отец. Были у доктора, теперь возвращаемся домой, понял? Ну, держись!
Так они и поехали: Андрейка — в кожушке хозяина, сидя в передке телеги с вожжами в руках, а Змитрок — позади, совсем беспомощный и больной. Ехали по улицам города не спеша, чтобы не привлекать внимания немцев и полицаев.
На задке телеги стояла бочка, которую купил Змитрок на базаре, чтобы на зиму засолить в ней огурцы.
— Может, туда тебе?— показывая на бочку, предложил он Андрейке.
— Нет... Лучше уж вы болейте, а я буду за сына... Возил, мол, отца к доктору...
Змитроку нравилась смекалистость мальчика, и он поудобнее вытянул ноги в передок телеги и негромко проговорил:
— Ну, погоняй... побыстрее надо...
И все же возле небольшого мостика на окраине Липеня их, как и многих других, задержал патруль. Немецкий солдат схватил лошадь под уздцы и отвел на обочину дороги.
Андрейка с безразличным видом продолжал сидеть на месте, хотя по спине у него пробежал холодок. А тут еще второй фашист подошел к возу и подозрительно уставился на бочку. Потом осмотрел ее — нет ли там чего-нибудь подозрительного,— перерыл всю солому на подводе. А мимоходом так задел «больного», что тот взвыл от боли, причиненной его давным-давно высохшей руке. Фашист даже отшатнулся. Андрейка сунул под нос немцу бумагу:
— Вот... Отца в больницу возил...
Немец одним глазом глянул на бумагу и тут же презрительно отвернулся, махнул рукой: мол, проваливай.
Путь был свободен.
Сдерживая радость, Андрейка неторопливо тронул лошадь, слегка хлестнул ее кнутом. Километра через полтора Змитрок поднялся, взял из рук мальчика вожжи и на перекрестке дорог резко свернул вправо, к родной теперь для Андрейки Каменке.
Трудной была эта дорога для мальчика. Вскоре он узнал от Змитрока обо всем, что произошло в их местах за последнее время. Андрейку радовали боевые успехи партизан, радовали известия о новых продвижениях и скором возвращении советских войск.
Разговор этот вселил в Андрейку твердую надежду на близкую встречу с отцом. Он, как и прежде, представлял себе отца одетым в длинную серую шинель, обтянутую ремнями, с автоматом на груди, и дуло автомата направлено в сторону запада, туда, откуда явились эти проклятые гитлеровцы. Встретившись с отцом, Андрейка сначала по-взрослому протянет ему руку, и лишь после этого они обнимутся и крепко расцелуются.
При мысли же о матери сердце мальчика сжималось, наполняясь невыносимой болью. Поэтому и дорога казалась ему такой долгой, тяжелой. Подсознательно Андрейка чувствовал, что мать он больше не встретит, что нет ее среди тех, к кому он сейчас так стремится, где все его лучшие друзья, а значит, и самые лучшие надежды.
