В помещении все еще царила тишина. Косые лучи заходящего солнца сквозь закрытое окно падали на окрашенную стену и делали ее более светлой, чем все остальные. Заметив это, Андрейка опять с болью подумал о воле, о радости видеть восход и заход солнца, дышать чистым воздухом своей родной земли, бродить по лесу и плескаться в согретой солнцем речной воде. Ой, какое это счастье быть свободным!
Краузе подошел к мальчику и, изобразив улыбку на лице, сказал:
— Надо поговорить, как нам с тобой быть дальше.
Андрейка насторожился.
— Я хочу отпустить тебя.— Краузе снова уставился в лицо мальчика, чтобы видеть, какое впечатление производят на него его слова.
Мальчик молчал, не сводя с лица коменданта полных ожидания глаз. И Краузе понял, что он не верит его словам.
— Да-да,— продолжал он,— если ты все расскажешь о партизанах, я прикажу немедленно наградить тебя и отпустить на все четыре стороны.
— Я же вам все сказал, что ничего не знаю о партизанах,— тихо ответил парнишка. — Разве б я стал молчать, если бы что знал? А я ничего больше не знаю...
Краузе понял, что Андрейка хитрит, но, не обращая на это внимания, продолжал:
— Партизаны разбиты, мальчик. Нет больше партизан. Их уничтожили наши войска. Твоя...— он умолк, подошел к Андрейке, опустил руку на его плечо.— Будь мужчиной, не пугайся...
— Я не понимаю, о чем вы говорите,— тихо, но с заметным волнением произнес мальчик.
— Твоя мама погибла. Ее убили партизаны...
Андрейка молчал. О том, что мама может погибнуть в борьбе с врагами, он и раньше думал не раз. Но сообщение Краузе воспринял как ложь, как еще один хитрый ход: не могли партизаны убить его маму. Не могли! «Подохни ты сам, фашистская собака, а мама моя жива!»— чуть не крикнул он прямо в лицо гитлеровцу. Но удержался, не крикнул, а тихо и грустно сказал:
— У меня никого больше нет, кроме мамы и бабушки...— голос его дрогнул, как натянутая струна,— мне страшно будет жить одному... очень... страшно.
— Мне жалко тебя, — посочувствовал Краузе.
— Так отпустите меня туда, откуда взяли: к бабушке Василисе.
— Твоя бабушка тоже погибла, партизаны и ее не пощадили,— после паузы сказал Краузе.
— Неправда! — не удержался Андрейка.
Краузе, изобразив на своем лице кротость, заговорил:
— Не веришь мне? Хорошо. Можешь ехать туда и убедиться сам. А когда убедишься, что партизаны — звери, будешь помогать мне.— Краузе не сводил с него глаз, ждал ответа.
Андрейка не верил ни одному слову Краузе. Предателем он не станет. Ни за что! Да и не отпустят его в Каменку, ни за что не отпустят.
