И съеденного.
– Они-они строят осадные машины, – пояснила она. – А когда построят, увидим.
Сестра пристально смотрела на него – так внимательно, как никогда еще не смотрела.
Быть может, она ощущает запах разлагающихся в земле тел…
У нее нет Силы для этого!
– Кто это был, Телли, тот человек, одетый как раб?
Она все смотрела на него – со столь очевидным подозрением, что это было просто смешно.
– Нариндар, которого мать наняла, чтобы он убил нашего дядю.
– Так и знал! – воскликнул он, удивляясь искренности своего восторга. – Нариндар… тот самый! Тот самый, что спас нас!
Анасуримбор Телиопа по-прежнему смотрела на него.
– Что не так, Телли? – наконец проговорил он, всплеснув руками, в точности как это часто делала мать, ошеломленная странными поступками дочери.
Она заторопилась с ответом, как если бы его вопрос открыл ту самую дверь, к которой она прислонялась.
– Так ты думаешь-думаешь, что-что отцовская кровь совсем-совсем разжижилась в моих жилах?
Имперский принц нахмурился и расхохотался – как положено бестолковому восьмилетке.
– Что ты…
– Святейший дядя рассказал мне, Кел.
Грохот вражеских барабанов все катился по небесам.
– Что он рассказал тебе?
Она казалась изваянием, богиней какого-то ничтожного племени.
– Я знаю, что произошло с Айнрилатасом, с Шарасинтой и-и… – Она остановилась на вдохе, словно дыхание ее отсекло какой-то бритвой. – И Самар-мармасом.
Страх. Он предпочел бы увидеть на ее лице страх, признак опасности, любой отзвук его власти, однако видел лишь то, в чем нуждался сам, – бездумную уверенность.
Молчи. Прикинься слабым.
Она удивила мальчика тем, что сумела, хоть и неловко, но все же опуститься на колени возле его ног, несмотря на сложный каркас ее юбки. Кельмомас впервые понял, сколько хитроумия вложила она в эту конструкцию со всеми ее пружинками и зажимами. Мужской запах ее тела коснулся его ноздрей.
– А скажи-ка мне, Кел… – начала она.
При желании он мог бы легко заколоть ее.
Она выглядела каким-то бледным чудовищем. Чуть выкаченные глаза, веки с розовыми ободками, что-то трупное в очертаниях тела – буквально все в ней вселяло отвращение. И ее кожа, при всей своей бледности, казалась такой тонкой, что ее можно порвать ногтями… если он пожелает.
– Я должна-должна знать…
Ужас вселяло только бездонное безразличие ее взгляда.
– Это ты убил лорда Санкаса?
Он был неподдельно изумлен.
Она взирала на него со щучьей безжалостностью, мертвыми, лишенными выражения голубыми глазами. И он впервые почувствовал страх перед ее нечеловеческим умом.
