– А потом явился Мог-Фарау, – продолжила Серва, – и все племена Севера были отброшены. Ниль’гиккас отступил, и эти ворота закрыли. Ишариол стал Иштеребинтом, высоким оплотом… И все уцелевшее знание наставничества ушло на Юг вместе с Сесватхой.
Иштеребинт, насколько понял Сорвил, был не столько лишен своей природной наружности, сколько переоблачен в безумные сложности собственной души. История. Образ и подобие. Вера. Все те предметы, о которых Анасуримборы распространялись с философским презрением, вписанные в живую скалу, плита за плитой, строка за строкой. Единственное различие заключалось в том, что писано было не буквами, хотя зрение настаивало на том, что повсюду он видит именно их. И не резьбой по камню…
Письменность заменяли статуи, бесчисленные статуи, шествовавшие в бесконечных процессиях, каким-то образом извлеченных из каменной шкуры горы. Сорвил понял это благодаря разрушениям, столь озаботившим Серву. Некоторые секции отошли от стены, словно слои обветшавшей штукатурки, другие несли на себе следы титанических ударов, проделавших глубокие рытвины, в которых мог бы укрыться человек. Еще Сорвил понял, что при всем своем преувеличенном, раздутом мастерстве Иштеребинт представлял собой место запустения, старости и смерти. Непогода, тяготение и нападения врагов неторопливо и неотвратимо раздевали, обнажали его. Трещины целыми реками бороздили каменные фасады, в них вливались ветвящиеся притоки, протекавшие сквозь ущелья, проложенные в гранитной вышивке. Обломки громоздились в кучи у подножия каждого обрыва, в некоторых местах достигая высоты стен Сакарпа, а может, и превышая ее. Разбитые смыслы.
– Высокий оплот утратил свое благородство, – сухо усмехнулся Моэнгхус.
Сорвил разделял его плохие предчувствия. Союзник, который не в состоянии сохранить в целостности собственные стены, союзником не является.
– Нелюди различны, брат. Некоторые из них – нечто меньшее, чем человек, другие – нечто большее, a некоторые вообще непостижимы.
Имперский принц ухмыльнулся.
– Что такое ты говоришь?
Сорвил замечал, что, несмотря на все почтение, с которым Моэнгхус обращался к сестре, он все-таки видел в ней то докучливое дитя, каким она была прежде.
– Только то, что смирение более подошло бы нашему отцу, – мрачно ответила она.
Моэнгхус пренебрежительно глянул на Сорвила:
– А если они решат, что отец нарушил условия Ниома?
– Ниль’гиккас был другом Сесватхи.
Интонация ее, как обычно, оставалась безразличной, однако Сорвил каким-то образом понял, что Серва, мягко говоря, не совсем уверена.
