* * *
Не спится у затухающего костра трем друзьям — Юрке, Ерофейке и Доронке. Должно быть, не спят и другие воины. Каждого одолевают свои думы. Завтра битва великая…
Лежит Юрка на земле, закрыл глаза, легкий жар от углей тлеющих щеки касается, будто ладошка сынка Алексашеньки. И мнится Юрке ночью на Куликовом поле, словно видит он своего мальчика, слышит, как тот пытает его через многие версты, что пролегли между ними от Москвы до Дона:
«Ты почто, батюшка, лежишь тут, на Куликовом поле?»
«Жду рассвета, сынок».
«А зачем тебе рассвет, батюшка?»
«Чтоб начать битву с татарами».
«Ты ратник, батюшка?»
«Да, мой маленький, ратник великого князя московского».
«Я не маленький, большой. Я ратник, как ты. Вот моя пика», — и он показывает отцу палочку.
— Спишь, Юрка? — из темноты Доронка спрашивает.
— Нет. Дремлется. Будто с сыном разговариваю.
— А я, как закрою глаза, — подал голос Ерофей, — так моя Анюта передо мной стоит, дом родимый вижу…
— И не диво. Кто знает, может быть, и не свидимся с ними.
— День меркнет ночью, а человек печалью, не тужи.
— Я так… Ждали мы этой поры долго, и она пришла.
— Слава богу, что пришла.
— Ты помнишь, Ерофеюшка, — вступил в разговор Степан, — как мы с тобой плотничали? По Руси ходили?
— Как не помнить, батюшка.
Замерло сердце Степана: «Первый раз отцом назвал. Подарок перед сечей смертной».
— Как забыть… — продолжал Ерофей. — И петушка того помню, что ты мне в забаву вырезал на столе.
Не спят и Тришка с Феткой. Говорит Тришка:
— Точно, видел вчера на переправе боярина нашего Михаила Юрьевича, в доспехах весь, воевода воеводой. И тиун при нем, тот самый, что полоснул меня плетью тогда. Глянул он на меня… Мню, признал…
— А дале что? — с тревогой спросил Тришка.
— Взор отвел.
— Давайте спать, братья, — сказал Фрол. — Сила нам нужна для утра. А какая сила без сна?
…Тихо у догоревшего костра. Заснули ратники.
