— Пощады не будет. Приговор окончательный и обжаловать его невозможно, ибо судил вас сам государь. Клинок тверд и готов к воздаянию.
— Похабник! — возмутилась я, и рот мой был заткнут поцелуем…
Никто так и не понял, что мы ночевали в одной постели. Гвардейцы не только не подпустили к дверям ни слуг, ни хозяев, но даже в то крыло, где нам предоставили ночлег. Горничной позволили войти ко мне только после того, как государь удалился, чтобы привести себя в порядок и одеться. Вот тогда один из телохранителей крикнул прислугу, и нам принесли горячую воду, а после миленькая девушка, почти ребенок, по имени Сойли помогла мне одеться и уложить волосы.
Когда я пришла в столовую, куда меня сопроводила Сойли и два моих телохранителя, там уже находился посвежевший и довольный жизнью монарх, а так же чета Мерит. За столом сидел один государь, а супруги стояли неподалеку, больше напоминая прислугу, чем хозяев дома. Помещики были смущены и скованы. Я приветливо улыбнулась им и направилась к столу.
— Однако вы заставляете себя ждать, ваше сиятельство, — невозмутимо изрек государь.
— Прошу простить меня, Ваше Величество, — я присела в реверансе. — Но так уж устроены женщины, нам требуется время, чтобы полностью подготовиться к выходу.
Он кивнул мне на стол, и я проследовала к приготовленному для меня месту. Присев, я расправила на коленях салфетку и любезно улыбнулась, глядя на монарха. Лакей поспешил обслужить меня, и пока мне наполняли тарелку, я хранила молчание. Однако к завтраку не приступила, вместо этого подняла взгляд на хозяев усадьбы.
— Государь, позволите ли обратиться к нашим гостеприимным хозяевам? — спросила я, согласно этикету.
— Спрашивайте, ваше сиятельство, — кивнул Ив.
Я улыбнулась обоим Меритам сразу. Мой взгляд прошелся по хозяйке поместья. Она показалась мне внешне приятной женщиной. Красавицей я бы ее не назвала, но черты помещицы были мягки и гармоничны, пожалуй, немного портил лицо женщины тяжелый подбородок, но в остальном она была очаровательна. И короткие кудряшки светлых волос, не попавших в аккуратный пучок на затылке, и милый румянец смущения, игравший на щеках, и чистые васильковые глаза – всё это мне нравилось. А ее округлый живот, выдававший положение госпожи Мерит, вызвал даже умиление.
— Это ваш первенец? — спросила я.
Помещица накрыла живот ладонью и смущенно улыбнулась:
— Это наш третий ребенок, ваше сиятельство, — ответила женщина. — Нашему старшему сыну исполнилось десять, дочери – семь.
