— И это все? — спросил Бендикс.
«Если он упомянет про двадцать один удар ножом, — думал Бендикс, — значит, это тот человек, который нам нужен. Удар в живот мог… да, мог оказаться следствием его собственной догадки. Но если он обмолвится об этих порезах…»
— Нет, не все. Я перевернул ее и оставил свой личный знак.
— Какой именно личный знак?
Маленький человечек смущенно улыбнулся, глаза его победно блеснули за толстыми стеклами очков.
— Ну, вроде Святого Знака или Отметины Зорро, — проговорил он. — Мои инициалы. У нее на спине. Э. Т. П. Эмери. Т. Пруйн.
Бендикс откинулся на спинку кресла, вздохнул и закурил новую сигарету.
— Потом я отрезал ей уши, — видно было, что мистер Пруйн очень гордился собой. — Для моей коллекции. Сейчас у меня шесть прелестных пар.
— Но, как я полагаю, с собой вы их не принесли?
— О нет, лейтенант. Я храню их дома — в коробочке, в металлической коробочке в старинном шкафу из розового дерева.
— Ах, вот как!
— Да, да, именно так. Отрезав ей уши, я отправился домой. Это было три дня назад. Устроив свои дела, я привел в порядок вещи, и собрался к вам. Я готов проследовать в камеру.
— Не будет никакой камеры, мистер Пруйн.
— Что вы имеете в виду, лейтенант? — нижняя губа Эмери Пруйна начала подрагивать. Он встал. — Я… я не понимаю.
— Я хочу сказать, что вы можете возвращаться домой. Приходите завтра утром. К восьми. К тому времени мы проверим все детали — название магазина одежды и все такое. А потом посмотрим.
— Но я… я…
— Спокойной ночи, мистер Пруйн. Бернхард проводит вас.
Через стеклянную дверь кабинета Норман Бендикс видел, как Пруйн побрел по узкому холлу.
«Странный тип, — подумал он, — в самом деле странный».
Мистер Пруйн вывел свой «форд» с полицейской стоянки и влился в вечерний поток машин.
Все так просто! Так мило, прелестно и так просто. А каков был удар в живот! Опасно, конечно, но все равно восхитительно! Он вспомнил взгляд лейтенанта, когда упомянул про удар. Пальчики оближешь!
Эмери Пруйн вел машину и улыбался.
