Что характерно, во время инцидента не открылась ни единая дверь. Никто из соседей не поинтересовался, в чём дело, хотя шум в подъезде стоял ужасный. Жильцы уже привыкли к скандалам, периодически возникающим в квартире Аньки-буфетчицы. Очередной «муж» её — уроженец союзной республики — оказался ужасно ревнивым. Боря попал под горячую руку азиатского Отелло. И поделом. Суслонов поплёлся назад — не солоно хлебавши.
Шурка послонялся по райцентру. Он сходил на речку, выпил бутылку пива и даже посмотрел в кинотеатре старинную комедию. К шести вечера практикант вернулся на место стоянки.
Боря, давно уже вернувшийся от любовницы, лежал в салоне и прикладывал ко лбу холодный гаечный ключ. Увидев суслоновскую физиономию, Шурка открыл в изумлении рот — но уже через мгновение он заржал, как конь. Водитель автобуса густо покраснел. Его репутация подмочилась, факт.
— Это ты с другом детства повстречался? Что, игрушку не поделили? — наконец, Шурка успокоился и обтер выступившие на глаза слёзы.
Суслонов уже немного оправился от конфуза:
— Дела сердечные… К бабёнке одной пошёл на случку. С мужем поцапались немного. Хочешь торт?
Торты Шурка любил, поэтому отказываться не стал:
— Конечно, хочу. Всё лучше, чем супчик двадцатикопеечный.
Суслонов, молча, проглотил шпильку и достал злополучное кулинарное изделие. Не принёс тортик удачи!
Шурка критически осмотрел коробку:
— Им, что, в футбол играли?
— Вид, конечно, не товарный, но вполне съедобный. У меня даже чай в термосе есть, — Боря подмигнул.
Суслонова словно подменили! Почаще бы звездюлей тебе выдавали! Как шёлковый стал! Шурка давно уже хотел кушать, поэтому тортик оказался кстати.
Они поужинали, мило беседуя. В процессе чаепития Боря попросил практиканта подтвердить, что увечье он получил, якобы ремонтируя сломавшийся автобус. Ключ, мол, сорвался. Всё-таки — семья, робятишки. Ну, чтоб без скандалов пустых. А то — баба ревнивая. Что тебе стоит, друг?
Естественно, кудрявому это ничего не стоило. В общем, Шурка с Борей стали друзьями.
Санитар разлил водку по стаканам. Хирург, тем временем, готовил инструмент для вскрытия в соседней комнате, именуемой операционной. Кабан, уже раздетый, лежал на, так называемом, разделочном столе. На груди покойного красовалась надпись: «Не видала горя? Полюби меня!»
— Яшка, водка стынет! — позвал коллегу санитар.
— Иду, иду! — отозвался хирург.
Он проверил ногтем скальпель. Удовлетворительно кивнул: потянет пока. И направился к другому — «обеденному» — столу.
