О чем книга? Гор сказал – об искусстве, о многомерности человека, о том, что искусство истинное стоит над временем, оно пересыпает его в своих пригоршнях, как муку.
Переступи это, встань над обыденным, сосчитай себя невеждой, пойми – ничего мы не знаем, и ты станешь тоньше.
Эта книга против нашего прагматизма – удар по нашей позитивистской философии.
О чем вы, люди, волнуетесь, куда идете – будущее так же страшно, как та планета, на которую попал художник Петровский.
Нет, это чудо! Встреча с чудом – я такого не испытывал со времен Булгакова.
А потом – грусть. Книгу не издадут – вот что может быть. Это не только не марксистская, а антипозитивистская, надклассовая книга.
Гранин был прав, когда говорил Гору – не соглашайтесь сокращать, ждите. Второй раз он может уже не стать гениальным.
Но если не заметят чуда – дай бог! – если не заметят, тогда счастье.
Чего Гор испугался, когда разрешил убрать треть романа, – он испугался Натальи Акимовны, того, что она скажет – как можно отказываться от денег!
Это была ошибка. Он-то знал, что написал гениальную вещь, а раз знал, то рисковать ею не имел права.
10.9.71. Вчера был у Гора. Он сказал:
– Нравственная одаренность – это не менее редкое явление, чем талант.
Клюзнер, композитор, к которому мы с Гором ходили, сказал:
– Ум художника своеобразен. Еще живописец может быть дураком, но композитор или писатель – нет. Но и очень большой ум опасно. Тут бывают жуткие трагедии, потому что ум подавляет эмоции, выстраивается схема…
О Чехове мы сказали с Гором вместе:
– Это скрытный писатель.
30.3.72. Был вечер Гора. Я выступал. Вначале тяжело, потом разговорился и удивил несколько всех неприученных. Люди ценят ораторов, принимая их за умных людей, а там – разное содержание и, главное, степень предварительной подготовки.
Гор сказал, что он всю жизнь думал о науке и искусстве. Если с искусством ничего не ясно с античных времен, и в этом заключается его чудо, то с наукой все яснее и яснее.
Он говорил о том, что, когда стал писать худо («Ошибка профессора Орочева»), то к нему пришло признание. А вот «Изваяние» – главная его книга и – увы! – два письма от писателей. «Я тогда получал мешки писем».
13.6.72. Бродил с Крестинским[240]. Жутко устали и отдохнули одновременно. Прекрасный человек, душа! Легко, чисто с ним, как с Гором.
А за стариком я уже не записываю. И всегда так: привыкаешь к мудрости – и уже нет прежней пристальности… Нельзя привыкать ни к чему, надо стараться все время сохранять новизну чувств.
