– Вы говорили где-то, что пишете сейчас о любви.
– Каждый прозаик пишет о любви. Обязан написать о любви. Хотя бы одну книгу. Роман, повесть. Это долг прозаика. Почему? Для меня главное в литературе – эмоция. Беда нашей литературы – холодность, спокойствие, неискренность. А если книга оставляет читателя без эмоций – она не достигает цели.
О любви книг почти нет. Я, правда, не собираюсь заполнять пробел, у меня может не получиться.
И еще – мы больше несчастливы. И когда видим счастливого человека, это ненормальным кажется. Впрочем, обогащает душу больше несчастье, да и со временем то, что казалось несчастьем, кажется счастьем, и наоборот…
– Что вы скажете о Хозяине в «Матёре»?
– Существует хозяин на каждой земле, особенно на острове. Это совесть, которая не пропадает, а накапливается. Я хотел закончить вознесением старух. Туман – это вознесение… Я не язычник, но Хозяин – это мое представление, потом я его потерял. Как написалось – так написалось.
– Что любимое?
– Если мне что-то удалось, то это «Последний срок». И язык, и философия повторяются в старухе Дарье в «Матёре». Я знал – это заметят. Но моя Анна в «Последнем сроке» не договорила своего, а мне хотелось, чтобы договорила.
Вообще-то «Матёра» ближе к очерку, это не столько художественная вещь, сколько документ.
Мои любимые авторы? Бунин, Достоевский. Последнего нужно перечитывать постоянно – не громкие читки, а для себя. У Достоевского такое насыщение эмоций, что книгу приходится откладывать. «Сто лет одиночества»[745] – лучшая книга века, национальный роман, и этим он оказал влияние на другие литературы.
Если человек пишет неискренне – пусть даже это талантливый человек, талант от него откажется.
В заключение рассказал о моральной гибели семьи. «Когда моему отцу дали 20 лет тюрьмы – он был почтальоном, и ему на пароходике срезали сумку с небольшими деньгами, – то вся деревня прятала швейную машинку и все вещи наши, а потом матери помогала.
А теперь жуткое пьянство – все пьют в нашем леспромхозе, а когда водки нет, предлагают полететь в «командировку» на самолете за ящиками, а сами за этого человека работают.
Один не пил. Так на него какие только письма не писали, как его ни травили. А теперь придумали, что он мать убил – старуху. Вызвали милицию, требовали его посадить. А старуха была сумасшедшая – ушла и не вернулась.
Вот я и говорю – разве такую деревню можно воспевать?
Говорят, писатель должен идти впереди читателя. Нет, писатель должен чувствовать болевые точки.
