, их посадили как украинских националистов, он сбежал в Москву, боясь, что и его посадят, но уже как еврейского националиста. В детстве Шехтман видел погромы, сидел во время погромов в кустах, приехал в Москву без денег, и Зисман отдавал ему все, что имел. У них была комната, но хозяева уехали на дачу, и потому они работали в разных комнатах. Ходили за сливами, это было сытно и дешево.
Тышлер был главным художником – он «зарубил» Шехтману задник.
О Зускине – добрейший человек, естественный. Умер в больнице, когда посадили[648].
27.5.95. Сейчас взялся за перо, потому что завтра закрытие выставки Устюгова в ресторане «Старая деревня». Я уже выступал на открытии и повторяться не хочется. Но, конечно, что-то я не сказал тогда. Что?
Да, пожалуй, его особая социальность. Был «сю-сю-реализм», по словам Стерлигова, и вдруг появляется больной мальчик с удивительно незащищенными полуслепыми своими героями, которые воспринимаются как вызов этому времени, вернее, тому времени «положительных героев», Павликов Морозовых, «девушек в футболках», каких-то классиков типа Дейнеки.
Помню, я был поражен, не до конца осознавая, чем именно. Это был протест против времени. Он был сам собой – и никем другим.
Эта органика подтверждалась тем, чем он был в жизни. Все так. Прятался, боялся, что его арестуют. Просил меня поговорить с врачом, чтобы у него не забирали карандаши. Сидел печальный у меня дома, видя вполне благополучную жизнь, говорил: «Как хорошо быть женатым». Да и его стихи – это нечто небывалое. По сути, они так же естественны, как он сам.
Я так зол был однажды,
что убил маленького таракана,
ползущего по столу.
Я помню, как Фрумак – огромный и сильный – смотрел на Устюгова и говорил:
– Это настоящее.
И Клара Лучко[649] была поражена – поехали в деревню, где он жил, оказалось, он в больнице. Зашли на веранду, мама его разрешила посмотреть работы, и вдруг среди них попались какие-то пионеры. Это было удивительно. Значит, советские врачи лечили его транквилизаторами.
11.1.96. Умер Ковтун, для меня – Женя, человек больших знаний в искусстве, большого таланта. И не умер, а повесился, оставив письмо: «Я очень виноват перед семьей, а потому должен идти их путем».
Недавно повесилась жена, он болел, болеет шизофренией сын. Все было трудно.
Я многое делал в своей выставочной жизни с его участием. Это и выставки – Кондратьева, Стерлигова, Флоренской – самые серьезные мои экспозиции.
Есть фотография: я и он.
