Говорил Мочалову[522] о себе: «Вселенная гудит в моей голове».
Угаров[523] сказал: «Пока человек жив, знаешь, что он сам себя защитит, защитит свой талант. Теперь же талант должен защитить его».
31.6.77. Говорил с Фрумаком – художником, которого я очень люблю. У него умирает жена, а он сидит на улице в холодную погоду – и радуется жизни. Исступленный синий цвет, полная жизнерадостность, большой, искренний мастер.
4.5.78. Умер Рувим Соломонович Фрумак, замечательный художник, думаю, самый талантливый живописец в Ленинграде. Госпитализировал его я, я же помогал в больнице его жене. Я организовывал единственную его выставку в Союзе.
Он был огромен, широк и мудр, в нем был беспредельный оптимизм, как и в его картинах огромное, удивительное жизнеутверждение.
А жизнь его, судьба были нелегкими. Его исключали из Союза как сезанниста. Его пытались «изменить», заставить писать «как все». Чтобы жить, он нанимал халтурщиков писать портреты и платил им половину. Кто-то ставил ему это в вину. Но когда Натаревич[524] увидел, как получается у него другая живопись, он сказал: «Если хочешь жить – живи так и пиши только так, как умеешь».
Он часто бывал у меня – мы дружили. И каждый раз он говорил мне, что не спешит, ему всего семьдесят. Он ждал тридцать лет и может подождать еще двадцать – понимающих будет больше.
Неделю назад он сказал сестре, что хочет и думает жить как Пикассо. Завещание есть, но не в этом дело. Будут люди, которые понимают его, будут – кому он безразличен, будут – кто ему завидует и не любит…
Создана комиссия по наследству, сейчас еду на поминки.
А воспоминаний много. Я говорил о нем на панихиде, вспомнил о его удивлении перед своей живописью на стенах нашего Дома.
– А знаете, – сказал он мне, – неплохо!
Это было прекрасно.
…Вечером был на поминках. Смотрел в мастерской картины Фрумака. Очень сильно.
Аршакуни[525] мне сказал – это первый художник.
Даже Угаров будто бы произнес, стоя в Манеже: «Вот настоящая живопись».
А я говорил о том, что это звенящее, молодое искусство еще будет звонче и сильнее, смерть часто определяет место творцу.
Я говорил о выставке, которую ему обещали.
Говорил дома и о том, что живопись Фрумака еще впереди. Сейчас, когда жизнь полна сомнений и разброда, он был самым оптимистичным. Все смотрят на крайности, нравится меланхолия и эпатаж, а он оставался оптимистом. И когда будет это время, то он зазвучит как огромное открытие.
12.12.78. Последнее время много вспоминаю Фрумака. Огромный художник с большой жизненной энергией. О себе говорил с юмором: «Я не спешу. Я человек молодой. Мне 28 лет до ста. Я могу тридцать лет еще подождать».
