— Впрочем, — мямлю я, — бывают у меня мучительные минуты, часы, когда…
И опять я недооценил Максима. Он мягко улыбается, как тогда, когда говорил о детях:
— Благодарю. Вы дали исчерпывающий ответ, хотя… — он не удержался от выпада — так мне тогда казалось, — есть на свете вещи поважнее бессмертия…
Странная эта фраза застряла в моей памяти, хотя я представлял, каково ему жить, помня о близкой смерти, сколько это стоит горьких раздумий, мук, терзаний, мужества. И ведь еще нужно ему, школьному учителю, утешать других, разъяснять, вселять веру. Мог бы я так?
Сильнейший толчок едва не сбил меня с ног. Успеваю подхватить и поддержать Максима. Шахматные фигурки с дробным стуком рассыпаются по полу, который вмиг становится наклонным. Раздается скрежет металла, треск пластмассы. И прежде, чем включилась тревожная сирена, я за доли секунды анализирую происходящее и предполагаю, что лайнер столкнулся с чем-то огромным…
Воет сирена. Из динамиков слышится успокаивающий голос: лайнер налетел на покинутый баркас, водолазы уже заделывают пробоину, пассажиров просят не волноваться.
Но по изменившемуся надрывному шуму двигателей, по тонкому свисту насосов я понял, что авария гораздо серьезней, чем о ней говорят.
Усаживая Максима в кресло, успокаиваю словом «извините» и бросаюсь на палубу. Дорогу преграждает человек в форменке моряка.
— Я помогу водолазам.
Он мотает головой:
— Судно тонет. Спускайтесь к спасательным шлюпкам.
По радио передают обращение к пассажирам: не волнуйтесь, возьмите самое необходимое, проходите по левому борту к шлюпкам.
Оказывается — самое худшее еще впереди. Часть шлюпок смыло с палубы и унесло волнами, оставшиеся не вмещают всех пассажиров. А спасательные суда и вертолеты смогут прибыть лишь через полтора часа. Температура же воды за бортом — всего шесть градусов по Цельсию. Капитан приказал подготовить для команды плотики, но они пригодны лишь для очень умелых и закаленных пловцов…
Первыми сажают в шлюпки детей, стариков, женщин. Некоторые пассажиры помогают морякам. Здесь я снова встречаюсь с Максимом. Он передает стоящему в шлюпке матросу девочку, которую мы повстречали в шахматном салоне. Девочку бьет мелкая дрожь, она всхлипывает, а Максим говорит ей что-то веселое, его полные губы даже складываются в подобие улыбки.
— Теперь вы, — говорит матрос и протягивает ему руку.
Максим оглядывается, замечает меня, окликает:
— Давайте в шлюпку!
Предупредительно подымаю руку и указываю взглядом на небо. Он понимает меня.
