— Расскажи, как ты здесь живешь…
Ее глаза ласково и поощрительно улыбались мне. И тогда я посмотрел на губы. Она умела «делать вид», но лгать по-настоящему, самозабвенно, так и не научилась: не хватало воображения и хитрости. Ее выдавали губы — то, как она их поджимала, как появлялись или исчезали на них морщинки.
Пожалуй, я не увидел ничего нового, и бодро ответил:
— Живу неплохо. Распланированно. Много отдыхаю. Даже в турпоходы выбираюсь.
Ее губы недоверчиво изогнулись. Ей хотелось возразить: «А доктор говорит…» Но вместо этого она сказала:
— Хорошо, если так на самом деле. А то ведь я знала тебя другим…
Осеклась. Поняла двусмысленность сказанного. Негоже в открытую волноваться за человека, от которого ушла к другому.
Губы настороженно застыли, потом дрогнули, и я понял, что она хочет и не решается спасать меня так, как ей советовал наш общий приятель доктор. Чтобы облегчить ее миссию, я добавил:
— Работы, конечно, немало.
— Вот именно, — обрадовалась она. — Ты никогда не знал меры. Никогда.
— Но я старался…
Губы подозрительно выпятились. Я догадывался, что именно за этим последует.
— Спрашиваю тебя не ради простого любопытства.
— Знаю.
— Снова смеешься надо мной?
— Нет, серьезно.
— Помню твою «серьезность». Ты всегда считал меня глупой гусыней, домашней хозяйкой — не больше…
Разговор приобретал опасное направление. Выход один — напомнить ей о цели визита.
— Я бы с удовольствием отдохнул от работы, но ты же знаешь, насколько важно проверить мою гипотезу о «пусковом механизме вдохновения».
— Это не твоя мысль. Это мысли того противного старика. Стоит ли тратить на их проверку столько сил?
Надо было немедленно отвлечь ее от воспоминаний о личности Михаила Семеновича, которого она ненавидела, иначе не избежать знакомых сцен.
— Он только высказал мысль о необходимости поисков. Но ведь гипотеза моя.
— Ты сам рассказывал, что услышал об этом на его лекции.
— Ну да. Но он говорил вообще о секрете вдохновения.
— Вот видишь!
— Но это же у меня появилась гипотеза.
— Ты мне рассказывал об этом по-другому…
Я начинал злиться. Да, черт возьми, я рассказывал ей о том, как ворочались в моей памяти и мучили меня слова Михаила Семеновича. Издавна психологи всего мира безуспешно бились над загадкой вдохновения. Одни договорились до его непознаваемости, другие — до противоположной крайности: никакой загадки нет, а само вдохновение — просто повышенное рабочее состояние, которое приходит к человеку в процессе труда. Стоит лишь начать упорно трудиться — и вдохновение явится само собой.
