Баллончик упирался под правое ребро. И от этого становилось спокойнее. Кира отошла в угол и затихла там. Под ногами пару раз хрустнуло. Она наклонилась. В углу лежала куча яичных скорлупок, битых почти в труху. Такими кур кормят, чтобы яйца были прочнее, вспомнилось Кире, она хмыкнула и переступила ногами, чтобы не растащить на подошвах пиршество не существующих в ХЗБ кур.
А Тарас все снимал. Наклонялся ближе, вытягивал из картинки максимум фактуры. Вот свалявшаяся шерсть на загривке – палевая, с черными клоками. Вот перебитый хвост, кривой и мощный. Интересно, махал ли он кому-то радостно или был всегда прижатым, выражая покорность дворового пса? Да и был ли этот пес дворовым? Может, сорвался с поводка, испугавшись громкого сигнала проезжающей машины? Может, его кто-то искал? Развешивал объявления: пропала собака, большая, дворянской породы, палевая с черными пятнами, испугалась на перекрестке и убежала, нашедшему – вознаграждение, звонить в любое время суток.
Кира подошла к заколоченному фанерой окну, поскребла ногтем. На фанере красовался ромб, неряшливо замалеванный бурой краской. Кира провела по нему пальцем, потерла краешек. Тот легко смазался. Она поднесла палец к носу. Краска была свежей. Пахла остро. Отпечатывалась на коже. Кто-то был тут. Совсем недавно был. Только-только ушел. А собаку оставил.
– Надо валить, – будто прочитав ее мысли, прошелестел Костик и выключил фонарь.
– Ты чего, блин? – недовольно завопил Тарас, но быстро заткнулся.
Стоило только погасить свет, как в полутьме коридора стало отчетливо видно, как в одном из дальних кабинетов горит свет – слишком теплый и слабый для фонарика, слишком неясный и пластичный для него. Уже не слабая тень, а явственное доказательство, что в заброшке они не одни. И делай теперь с этим все, что хочешь.
«Костер», – поняла Кира и отступила к лестничному пролету, на ходу оттирая палец от краски, будто по нему, как по метке, их могли почуять и выследить. Поравнявшись с Тарасом, Кира дернула его за рукав, уводя за собой. Тот повернулся, камера неловко повисла на ремешке и билась ему о грудь. Кира дернула еще раз, сильнее, чтобы Тарас перестал буравить взглядом оживший коридор. Все это в тишине, похожей больше на глубинную воду, под давлением в сотни атмосфер.
Тарас послушался, переступил через собаку, позволил затащить себя на лестницу и тут же принялся утрамбовывать в рюкзак камеру, предварительно завинтив на объективе крышку. Кира забилась в угол и ждала, пока он распрямится. Молчание резало уши, в нем было отчетливо слышно, как учащенно бьется сердце. Еще чуть, и услышат те, разжегшие костер в кабинете.
