Антонина шустро поставила для Цветкова кружку с московскими видами, на блюдце подала два увесистых — других не пекла — пирожка с капустой:
— Садитесь, Григорий. Может, чего еще подать?
— Не-ет, мне и этого выше крыши. С поста не мрут, с обжорства дохнут. — Хлебнул чаю. — Уф, горяч! Ну что, Вера батьковна, растет сын?
— Расте-ет.
— После напасти вирусной в другой стране будет жить. Я ухо к земле приложил — слышу, новое время скачет. Далеко-о, еле слышно, а все же есть отзвук. Что удивляетесь, Вера батьковна? Слышу, слышу, ей-ей. Вроде заканчивается эта, прости господи, медвежуть, когда по койкообороту всякие сблёвыши да понукатели диссертации писали, чтоб оптимизировать. А еще... Прошлый год, Вера батьковна, Медведев, страшно сказать, пересмотрел нормы солнечного освещения в квартирах, представляешь? Чтоб в его Новой Москве, где он за малоэтажки клялся, высотные человейники плотнее ставили. Да-а, я в Интернете сам читал. Не законы, а прихоти. Все из выгоды! Больше народу — меньше кислороду. Плати, не торгуясь. О-очень вредительно. Ну куда дальше-то? А сейчас, чую, — да не я один, у нас многие соображать начали, — что-то поворачивается. Домовые и нечисти по углам попрятались. Путин враз стал другой, с народом заговорил. Раньше только с губернаторами да олигархами. И голос другой, с металлом. Я всю жизнь с металлом работал. «Серп и молот»! А коли голос с металлом — и срежет, и пришибет. Может, из-за эпидемии? А кончатся психозы, снова прежним, добреньким станет? Вот он, чугунный вопрос. Иван Михалыч его ребром ставит: что у нас на завтра — развитие или консервация? Злонравные господа будут соху медведевскую натужно усовершенствовать или же либеральё — в отставку? Как Власыч-то про передних, прикремленных людей размышляет?
Потом вдруг, ни с того ни сего пожаловался совсем о другом. Видимо, очень уж крепко сидели в его мозгах заботы о текущей жизни. Горестно покачал головой, сказал:
— Этот год у пчел недоносу много...
На следующий день Вера снова сидела в беседке с Яриком. Моросило, прогулки отменялись, и она, как обычно, ушла в размышления — на сей раз о вчерашних неожиданных «сводках с фронта», как назвал Цветков свои радости о безвирусной Поворотихе. Выходит, глубинка чутко прислушивается и приглядывается к намекам Кремля. Молчит, но — опять же по слову Цветкова — «все сечет». У нее свое нравственное мерило. Эпидемия отозвалась национальным единением. Однако горький опыт заставляет тревожно гадать, что будет после. Все вернется на круги своя, или же общая беда сплотит власть с народом? Будут они вместе, как сейчас, или верхи придумают что-то вместо — как было, когда гасили крымский взлет духа?
