Рома разделся до плавок и побрел к реке.
— Горячая! — известил он.
«Красивые плечи», — оценила Саша, щурясь на него, уходящего в воду.
— Ну же! Идем!
Река обволокла щиколотки, колени, бедра. Саша зажмурилась, пискнула, ныряя. Дно было гладким, шелковистым. Тело почти сразу привыкло к температуре воды, девушка поплыла брассом.
— Наперегонки! — крикнул Рома.
И, конечно, выиграл — с такими-то ручищами!
Они резвились, плескались в мягком течении, а яхт-клуб на берегу напоминал поместье из готических романов. Заброшенный сад, древний фамильный особняк, призраки, вздыхающие по былым денькам. Античные статуи оживают ночью, держат тайный совет у фонтана. Вон та юркнувшая тень — силуэт промышленника Махонина, он сутулится за постаментом и серчает: «Детишки! Утопиться старику не дают!»
Сигая в глубину с красивых плеч Ромы, она подумала, что это лето — рубеж, что после все будет иначе. Хорошо, головокружительно хорошо, но уже не так.
— Ух! — Она растянулась на покрывале, подставила солнцу ребра в капельках влаги. Солнцу и Роме, который сел рядом по-турецки с соломинкой в зубах.
— Как же я все-таки люблю наш город! Где еще найдешь вот такое?
Она показала пальчиком на яхт-клуб.
— Заброшки есть везде.
— Не такие! Везде — все не такое.
— Не уехала бы, подвернись шанс?
— Уехала. Но скучала бы сильно.
— Я его тоже люблю. Хотя порой он кажется чудовищем.
— Шестин? — Саша вскинула брови. — Этот открыточный лубочный прянично-конфетный городок с церквями на каждом метре?
— Угу. Ты была в лесу за мужским монастырем?
— Конечно! Мы там с дядей Альбертом грибы собирали. Красивейшие места.
— Я в тринадцать туда с родителями ездил, на папиной «Волге». И к нам привязалась компания отморозков. Просто так, без повода. Они оскорбляли нас на расстоянии, говорили гадости. Папа хотел разобраться с ними, но мама стала умолять его уехать, и мы сели в машину. А те сволочи… они погнались за нами. Ехали на «запорожце», подсекая, и угрожали битами. До самого города.
— Ужас! — произнесла Саша.
— Я думал, что на центральном проспекте они отстанут, ведь там прохожие, машины. Но они ехали хвостом, сигналили, махали своими палками. И никто будто бы не видел, хотя было много людей, и полиция проезжала мимо. А потом они отстали. Им надоело. Я год высматривал их в толпе, среди пассажиров в автобусе, в магазинах. Я тогда понял, что город может быть чудовищем. Безразличным и жестоким.
— Надеюсь, эти идиоты врезались в столб на первом же повороте.
