Открывшийся пейзаж здорово напоминал фотографии покинутых городов. К воде убегала аллея, ветви каштанов переплелись, образуя тенистый коридор. Стволы создавали затор, газоны хоронились под многолетним слоем прелой листвы. Деревья маскировали трехэтажные руины с пеньками колонн, обрушившейся балюстрадой. Прямо из порога росла береза, крыльцо укутал мох.
Чувствуя себя сталкером в мертвой зоне, Саша сфотографировала здание, сделала селфи на фоне одноногого гипсового пионера. Чашу фонтана заполнял строительный мусор. Протрусил и исчез в кустах ежик, вызвав восторженные девичьи аханья.
— Как это можно было забросить? — удивлялась Саша.
— Да кому оно надо? Кому сегодня нужна история?
Они прогуливались по аллее, и из сада за ними наблюдали скульптуры ушедшей эпохи. Пловчихи, спортсмены, горнисты. Весело щебетали птицы. Мелькнуло еще одно здание, увитое плющом.
— Люблю здесь бывать, — сказал Рома. — Включу «Агату Кристи» в плеере — и блуждаю. Правда, тут не так безлюдно, как может показаться. Весной я чуть в штаны не наделал, когда из того окна вылез бомж.
Аллея заканчивалась статуей женщины, опирающейся на весло. Дебелая деваха с прической а-ля тридцатые и голым бюстом. За ее спиной сонно плескалась река. Поросшая мхом лестница спускалась к желтой полосе пляжа. Время уничтожило перила, стесало ступеньки.
— А справа, где пепелище, был ангар, но он сгорел тем летом…
Саша зачарованно любовалась водой.
— Вроде всю жизнь прожила в Шестине и не знала, что у нас есть такие места.
Они сошли на песок. Выбрали пятачок, чистый от высохшего ила. Велосипеды прислонили к растрескавшейся стене.
Саша разложила подстилку, зафиксировала камнями края. Скинула рубашку, шорты. Поправила бретельку желтого бюстгальтера. Речной бриз приятно освежал кожу.
— Что? — спросила она у замолчавшего приятеля. Рома смотрел на ее грудь.
— Ничего. — Парень покраснел, засуетился, распаковывая сумку. — Я взял крем, чай, пирожки с рисом, вдруг проголодаемся.
Саша улыбнулась, польщенная искрами в глазах Ромы, когда он пялился на ее купальник. Свою фигуру Саша считала далекой от идеала и лишь недавно научилась смиряться с недостатками. Грудь, которая, к зависти подружек, начала у нее оформляться в двенадцать, так и застопорилась на единичке. Не то что буфера Ксени.
«Зато не отвиснут», — утешала себя Саша, исследуя у зеркала молочные железы.
Леша, обласканный аж шестью бывшими девушками, на Сашину грудь особого внимания не обращал, что ее неимоверно оскорбляло. Словно и не существовало груди: плоскость, доска.
