14
Тем заключённым, у кого срок заканчивался в годы войны, крупно не повезло, если вообще о каком-то везении тут можно говорить. В войну никого не выпускали, и им пришлось пересиживать. Так случилось и с Ашхен — вместо пяти лет она провела в заключении почти восемь. Когда война закончилась, её, наконец, вот-вот должны были отпустить, но таких, как она, пересидевших свои сроки, было очень много, и прошло ещё чуть ли не полтора года до её освобождения. Только в сентябре 1946-го она получила свободу. Освобождали сразу многих, поэтому с большим трудом, по нескольку месяцев, добирались они к себе домой.
В Тбилиси Ашхен оказалась только в начале 1947 года. Повидалась с Булатом, но надолго там задержаться не удалось — «политическим» было запрещено селиться в больших городах. Поехала в Ереван к младшему сыну, но и там, конечно, ей оставаться тоже было нельзя. Забрала Витю от Сильвы и нашла село в Армении, где смогла прописаться:
С большим трудом прописали в село Канакерт[32]. Я вязала, стирала, но вскоре меня и оттуда выгнали. Сына Витю надо было учить.
Она ещё раз съездила в Тбилиси, теперь вместе с Виктором — на свадьбу Булата.
Кстати, многие, даже близкие, люди не помнят, чтобы мама Булата была на его свадьбе. Ирина Живописцева, сестра невесты, этого не помнит, не помнит и самый близкий друг Булата тех лет Давид Барткулашвили, бывший на свадьбе свидетелем. Зато помнят сам жених и его младший брат Виктор. Видимо, после всего перенесённого Ашхен была такой тихой, такой незаметной, что её могли и не запомнить окружающие. Именно такой, тихой, «пришибленной», описал её сын в своём позднем рассказе «Девушка моей мечты».
Посёлок Канакерт оказался слишком близко к Еревану, поэтому здесь Ашхен тоже жить было нельзя. Пришлось ехать подальше в глубинку. С большим трудом прописалась в Кировакане. Ныне этот старинный город носит имя Ванадзор. Уже упоминавшаяся диссертантка почему-то назвала Кировакан деревней, хотя это был третий по величине город в Армении после Еревана и Ленинакана[33].
Витя пошёл в седьмой класс, а Ашхен на работу так никуда и не брали — боялись, хоть она была согласна на любой труд. Промыкалась она так чуть не целый год, да в отчаянии и написала письмо в НКВД, чтобы её снова посадили, ибо на воле она всё равно с голоду умрёт. И тогда ей предложили должность бухгалтера на трикотажной фабрике. Это был уже сентябрь 1948 года. Сын перешёл в восьмой класс. Наконец, они зажили — не сказать, чтобы очень счастливо, но появилась хотя бы какая-то стабильность, какое-то спокойствие. Ашхен даже выкраивала какие-то деньги со своей скудной зарплаты, чтобы послать их в Тбилиси сыну-студенту.
