Божество | страница 9
- А если старухи остальные вернутся?.. - осторожно спрашиваю я у Влада.
- Hе вернутся... - скрипуче отзывается старуха. - Hапугались они, да разбежались все. Уже не вернутся, точно это.
Влад заставляет меня сидеть рядом с пленницей, а сам подкладывает поближе к огню несколько поленьев, бережно укладывает сверху обломки коры с какой-то липы. По коре снуют мелкие лесные муравьишки, поблескивают в огне, словно лакированые.
- Hадо бы развязать, ребятушки... тихо и скрипуче тянет старуха себе под нос.
Влад разворачивается и через идет к ней через всю поляну. Потом садится на корточки рядом со мной, презрительно разглядывая старуху.
- Развязать?! - издевательски повторяет он. - Развязать?
- Тогда, - твердо говорит старуха, Вон ему надоть замотку делать на голову, искусную замотку, по науке.
Удивленный Влад поворачивается в мою сторону, разглядывает меня, словно увидел в первый раз, затем решительно поворачивается к старухе.
- Сделаем, значит. - коротко бросает он. - Ты главное начинай.
Старуха просит развязать руки. Я долго вожусь с узлами, затянутыми в гневе Владом. Только сейчас понимаю, что от тряпицы неистерпимо воняет какой-то гнилью и чем-то похожим на острые приправы, так воняет, что моментами кажется, будто вытошнит меня на траву. Задерживаю дыхание, растягиваю упрямые узлы и то и дело отворачиваюсь. Оказывается, нужны именно эти тряпки, которыми перетянута старуха. Влад послушно вытягивает из брюк ремень, сначала свой, потом заставляет меня тоже отдать ремень. Освобождаются тряпицы, а вместо них старуха снова валится на траву связанная теперь ремнями, стянутым в кожаные узлы.
- Ироды... - слышу я шепот старухи, корчащейся от боли, потом она говорит громче. - Руки то развяжите, как я замотку делать стану?
Ремни ей острыми кромками врезаются в кожу. Влад ослабляет узлы на руках, раскручивает ремень и садится рядом, зорко следя за движениями старухи. Та велит мне сесть подле и только я устраиваюсь на земле, тут же накидывает мне на лицо вонючую тряпку.
- Терпи, терпи, касатик, так надоть, значит. - шепчет она, - Hадо тут обязательно, чтобы головушка стиснута оказалась. Чуточек потерпишь ради своего товарища.
Вонь ударяет в нос. Теперь от неё не скрыться. Гадкая плесневелая жгучая продирающая вонь. Пахнет одновременно дерьмом, розами и ещё черт знает чем, но настолько сильно, что голова кружится. Я уже погружен в темноту. Слышу только как потрескивает костер. Старуха копошится, непослушными пальцами завязывает на моем затылке хитрые узлы, один размочалившийся лоскут щекотно ползает по шее. Изредка её руки соскальзывают, больно укалывают нестриженными ногтями.