— Никого я не бил и никого не видел. У меня вечерняя прогулка, и я бегаю. Или нельзя? Может, указ какой вышел о запрещении вечернего бега? Так просветите меня. Я гражданин законопослушный и буду только ходить.
— Веселый говорун, образованный, — саркастически заметил милиционер. — Садитесь в машину, — уже на «вы» обращаясь ко мне, сказал он.
— Зачем? — уточнил я, и мне стало немного не по себе. Не раз приходилось подъезжать на таких бесплатных авто. И чего это стоит, хорошо знаю. — Ну, правда, зачем? — не унимался я.
— Экскурсию для вас проведем, — коротко объяснил милиционер.
Чтобы не будить спящую собаку (милиционер не выпускал меня из поля своего зрения), я безо всякого энтузиазма впихнулся на заднее сиденье машины.
— Поехали, — дал команду милиционер водителю.
— Куда? — уточнил водитель.
— В арку. Поищем другого...
«Уазик» развернулся и на скорости помчался к арке. Я молился, чтобы там никого не было.
В темноте арки, на асфальте, милиционеры нашли шапку и шарфик.
— Что на это скажете? — спросили меня.
— Ничего не скажу, я не сыщик. Если только одно — выкинул кто-то или потерял.
— Посмотрим. Поехали вдоль улицы, — распорядился милиционер. — Думаю, другой будет там.
Машина выехала на улицу и медленно покатилась вдоль нее. Милиционеры внимательно всматривались в прохожих на тротуаре. Я снова молился. И в какой-то момент заметил своего обиженного: узнал по джинсовой куртке. Засунув руки в карманы, быстрым шагом, немного наклонившись, он куда-то целенаправленно шел.
Я весь напрягся.
Мы проехали мимо: милиционеры не заметили его. Мне сразу стало легче.
Подъехали к перекрестку, где обычно я выхожу, чтобы пересесть на другой транспорт.
Я сказал:
— Моя улица. Здесь недалеко я живу.
— Где? — уточнил милиционер.
— На бульваре.
— Остановись, — скомандовал милиционер.
«Уазик» остановился.
— Ну что ж, выходите и считайте, что вам повезло. Бегайте и дальше. Указа насчет запрещения бега пока нет. Стране нужны здоровые люди. Больных только Бог любит.
***
Весна закипала песнями птиц и шумом детских голосов. Они будто соревновались звонкости, не желая уступать друг другу. Но это было не то глупое упрямство двух оппонентов, которых иногда сводит жизнь, порой непонятно для чего. Если только для того, чтобы просто свести, чтоб чубы трещали, а потом — смехом все оскорбить да поиздеваться над дураками. Тут уже ограниченность какая-то, критическая черта, за которой может наступить бог знает что... Ведь в дурости нет сердца и светлой радости, только животный инстинкт.
