— Ах ты, мать-те в пятку, видел ты их, а? — ввязался опять Маер. — Это как же? Земельный комитет на Советской власти женится? Говорили, не надо баб выбирать.
— Ты, Маер, не шеперься и насчет женщин полегче. Вместях работать-то будем, — серьезно заметил Маеру Стогов.
— То-то и есть, что вместях... — пробурчал про себя Маер.
Кулаки зажили беспокойной жизнью. Советская власть пока еще их не тревожила, но они знали о всех ее приготовлениях. Самохватов всем растерянно жаловался:
— Ведь подумать только, Яшка-то? Ведь был скотина бессловесная, что, бывало, на него не навалишь, слова не скажет — везет; сам, бывало, я диву давался, как он терпит. Возьми вот, в земельные члены поступил. Разговаривать научился!
— Сдерет теперь он с нас шкуру. Вот теперь ты, Егор, терпеть будешь, — иронизировал над Самохватовым Потугин.
Самохватов только отдувался.
— Поговорить с нашими теперь надо, чтобы шибко не пугались, поры чтоб ждали.
— Да мы что, как ты, так и мы! Ты ведь наш голова.
— Ладно, подбодряй там, а я ужо покумекаю.
Две недели не тревожили кулаков, они даже привыкать к Советской власти стали. Вдруг неожиданно, ночью, их позвали в Совет. Земельный комитет составил без всякого шума учетную опись земли всех кулаков. Точно определил, у кото сколько отрезать, сколько у кого рабочего скота, инвентаря. Кулаки явились встревоженные. Явились в Совет и все фронтовики, у каждого была винтовка.
— Это что же, на войну собрались, служивые? — выдавливая улыбку, опросил Потугин.
— Кто знает, — загадочно отвечали фронтовики.
— Вот, граждане, — начал Стогов — позвали мы вас, чтобы объявить вам решение земельного комитета и Совета о том, что у стодесятинников и кто побогаче отобрать часть земли; оставить им сколько полагается для личного труда. А также об отобрании части живого и мертвого инвентаря.
— Катарина Егоровна, зачитайте, сколько у кого отобрать.
Учительница взяла длинный список и начала читать:
— У Самохватова Егора Евстафьевича 733 десятины; оставить ему на две души 20 десятин. Отобрать 13 рабочих лошадей, оставить ему двух да одного жеребенка.
— Которого? — задыхаясь, спросил Самохватов.
— От Буренухи, — ответил Яков.
— А от Машки и Игрюнихи забрали? — заревел он на Якова. — Это ты, ты, голоштанник проклятый? Паскуда ты!
— Гражданин Самохватов, не оскорблять Советской власти! — резко оборвал его Стогов. — Говори, да не заговаривайся.
Самохватов обмяк и замолчал.
— Мертвого инвентаря 18 телег, 8 плугов, конную молотилку, все сеялки, грабли и одну веялку... — продолжала учительница.
