– Мама, давай я сама готовить буду? А ты пироги пеки, у тебя тесто вкусное получается. И за продуктами в магазин если сходишь, спасибо скажу. Я тебе на бумажке напишу, чего взять. Самой-то мне несподручно, весь день на ногах стою, весь день у плиты…
Дарья согласилась. А куда деваться: что ни приготовит, есть никто не хочет: солоно да приторно. Дома одна Дарья да Кирюша. Из школы придёт, она его покормит, за уроки посадит, сама в комнату уйдёт отдыхать. Тут-то и начинаются нехорошие чудеса… А за руку его не поймаешь, ушлый мальчишка растёт. Поганец!
На правнука она больше не жаловалась. Дни проводила у себя в комнате, слушала радио, ходила в ближний магазин за продуктами, разговаривала с геранью в горшке да с Мавром, когда он приходил в гости. Дарья рассказывала ему о кошке Марфе и козе Машке – как они без неё? Скучают, поди. О хлебе, который в Заозёрном невкусный. Хлеб она пекла в хлебопечке, которую Гринька всё-таки купил, и Линора, к неудовольствию Зинаиды, доверила её матери. Дарья унесла хлебопечку в свою комнату и держала процесс под строгим контролем.
Хлеб получался вкусным, ноздреватым, душистым, даже Кирюша ел с удовольствием. А жить в городе отчего-то расхотелось. Ей здесь рада одна Линора, а остальные только терпят. Правнук даже разговаривать перестал. Спросишь чего, буркнет «отстань от меня» и уйдёт в их с Линорой комнату. А Зинаида злится за хлебопечку, которую мечтала получить, а свекровь отдала бабе Даше.
Баба она и есть. Дура деревенская, думала Зинаида, притворно улыбаясь свекровкиной матери. Губы вместо улыбки складывались в гримасу, и приходилось отворачиваться.
От этой тщательно скрываемой ненависти Дарье было тяжело, просто невыносимо. Зря она согласилась, поддалась на уговоры. Жила бы сейчас в своём доме, коротала вечера за шитьём или вязаньем и ждала, не придёт ли Настасья. Одна, зато не ненавидит никто. Грудь больно щемило, и Дарье казалось, это кровоточила разорванная надвое душа. А ночью снился покинутый дом – с единственным другом, который не предаст, а она его предала.
Дождаться бы весны, вернуться домой и там умереть.
* * *
Выходило так, что плакать по ней никто, кроме Линоры, не станет. Степан, как Джемалова в зятья заполучил, с Дарьей не знается. Забор поставил железный, выше головы, чтоб, значит, не заглядывали к нему. И она, Дарья, чтобы не заглядывала. И совсем уж неожиданным стало для деревенских, когда Степан привёл в дом шестидесятилетнюю Валентину Губанову с верхнего конца деревни. Бездетную, чтоб, значит, Верке отцовскую любовь ни с кем не делить. Да ладно, что привёл, а он расписался с ней, в законном браке живут! Это в семьдесят четыре-то года! И не стыдно было в загсе регистраторше в глаза смотреть, – судачили клятовские бабы. А Валентина расцвела, и вроде даже помолодела.
