Сено она купила на деньги, отложенные для покупки дров. И всё ждала перевода, искательно заглядывала в глаза почтальонке Дусе, будто от неё что-то зависело. Дуся разводила руками, виновато улыбалась:
– Пожди ещё маленько, можа и придёт перевод-тот. Линора твоя всегда на Покров (14 октября) денежки присылала, в этот год запоздала. Да и год-то какой? Високосный. Добра от него не жди.
Поняв, что денег она не дождётся, Григорьевна успокоилась. Не прислала, значит, нету. Самим, значит, не хватает. А у неё полон погреб картошки, да капусты квашеной два бочонка, да муки мешок. И сена у Машки вдосталь. Проживём. Домовик пропасть не даст, сохранит-убережёт. Он злобствовать перестал, проказы Дашины если и помнил, то простил. Своя она, негубинская, а Негубиных ему от роду беречь-почитать велено.
* * *
В ноябре неожиданно ударили морозы. Дорожные колеи, налитые водой по самые края, превратились в каток. Скоро их заметёт снегом, отрезая Клятово от мира на долгие четыре месяца. От мыслей тянуло в груди тревогой, как сквозняком, и было тяжело дышать.
Грустные думы развеяла заглянувшая в избу соседка Настасья. Дарья обрадовалась, выставляла на стол чашки, накладывала в вазочку крыжовенное варенье, разливала чай. Настасья дула в свою чашку, смешно выпячивая губы. И задавала вопросы, от которых внутри у Дарьи болело и ныло.
– Что твои-то, денег прислали аль нет? – выспрашивала Настасья.
Так вот зачем она явилась, денег в долг просить.
На душе стало муторно. Она-то думала, что Настасья навестить её пришла, а выходит, не по ней соскучилась, а по её деньгам.
Настасья маялась и слушала Дарьины жалобы – что перевод от дочки так и не пришёл, что сено купила на последние деньги, а дров осталось на ползимы, а Линора не звонит, не случилось ли чего худого…
– Так ты сама позвони и денег попроси, – не выдержала Настасья. – Чего ждёшь-то? Как без дров зиму переможешь?
– Дак чего ж звонить, коли она молчит. А что денег не шлёт, значит, самой не хватает. Что ж мне, последние у дочки отбирать? Она-то отдаст, да только у меня совесть есть, – возразила Дарья.
Зря она к ней пришла, думала Настасья. Денег у Дашки нет, а и были бы, так самой нужны позарез. Может, обманывает? Ей обманывать привычно, дочке неродной втолковать сумела, что родная она ей. Мужа обманывала, к Стёпке крадом бегала, а Стёпкин отец про то знал и молчал. И когда умирал, не сказал, тайну в могилу унёс.
* * *
В тот вечер Григорьевна легла спать с тяжёлым сердцем. Проснулась от резкого автомобильного гудка, подумала – приснилось. Но в дверь нетерпеливо забарабанили: «Мама, открывай! Ты спишь, что ли?»
