Сквозь занавески пробивается солнечный свет. Сад за домом состоит из трех бетонных уровней – гигантские ступени с клумбами, гравием и зарослями ежевики. Летом Лорен иногда берет старую ракетку и колотит теннисным мячом о стену дома. Зимой она часами сидит дома и смотрит на бескрайний лес, устилающий склоны холма.
Проснувшись, Лорен замечает, какой беспорядок царит в ее спальне: скомканная одежда, разбросанные по всему дивану книги с исчирканными страницами. В доме снова стало холодно. Пока она спускается по лестнице, ее желудок болезненно сжимается от голода. В памяти потихоньку всплывает вчерашний вечер, и она останавливается у голубой занавески в гостиной. Она очень голодная, и ее мучает жажда. В доме не слышно ни звука, кроме капель с протекающей крыши в подсобке. Она отодвигает край занавески и проскальзывает внутрь. Мягкий бархат приятно касается ладони. В комнате пусто и пахнет пеплом. На диване нет одеял и вообще каких-либо признаков того, что в комнате кто-то ночевал. Включена гималайская соляная лампа. Она не помнит, чтобы ей когда-нибудь пользовались, и сразу же выключает лампу. Лорен осматривает кухню и подсобку, но там тоже никого нет. Все миски и тарелки сложены в шкафу. Она выглядывает из-за раздвижной стеклянной двери в тамбур, надеясь увидеть там отца, который в тусклом свете рубит дрова, но его там нет. Она не знает, сколько сейчас времени. Небо затянуло тучами, кусты потемнели, их листья стали скользкими от накрапывающего дождя.
От запотевшей плитки на кухне веет таким холодом, что не спасают даже толстые вязаные носки. Она наливает молоко в миску с рисовыми хлопьями и наполняет водой любимую кружку с пингвинчиком. На звон посуды прибегает Джеймсон, садится у ее ног и протягивает лапу. Она ласково потряхивает ее, а мокрый нос собаки касается кончиков ее пальцев. Под жесткой шерстью она нащупывает когти.
Лорен отворачивается к окну и ест. Керамическая миска неприятно холодит ладони. Она доедает кашу и приглядывается к узорам на молочном осадке: просматриваются очертания птицы, контуры дома. Часы на стене показывают десять тридцать утра. Она никогда не просыпается так поздно, и ее отец – тоже. За исключением тех дней, когда он вообще не работает.
– Папа? – зовет она. Она мчится наверх и стучится в его дверь. Тишина. Тогда Лорен медленно заходит в комнату, щурясь на кучу скомканных одеял в полутьме. – Папа?
– В чем дело, Лорен? – Голос звучит тихо, отец охрип спросонья.
