Иисус для неверующих. Основатель христианства без мифов, легенд и церковных доктрин | страница 54
Вмешательство свыше, нарушающее законы Вселенной – чистой воды иллюзия
Чудеса, по-видимому, не являлись частью самых ранних воспоминаний христианской Церкви об Иисусе. Выше мы отмечали: в посланиях Павла, умершего еще до написания первого Евангелия, чудеса как таковые отсутствуют. Единственный намек на сверхъестественное у самого первого из авторов Нового Завета сводится к вере в то, что Бог воскресил Иисуса из мертвых. Разумеется, можно возразить, что воскресение – весьма немалое чудо, и его нельзя вот так вот взять и отложить. Но внимательное чтение текстов Павла свидетельствует: для него воскресение Иисуса не имело ничего общего с более поздними историями, в которых Пасха описана в терминах телесного возвращения к жизни. Павел говорит: через воскресение Бог в первую очередь являет Иисуса как Сына Божьего (Рим 1:1–4), после чего открывает умы и глаза учеников, чтобы те постигли подлинное значение Иисуса – опыт, который заставил Павла воскликнуть: «Разве Иисуса, Господа нашего, я не увидел?» (1 Кор 9:1). Павел также утверждал: Бог воскресит нас таким же образом, что и ранее Иисуса (1 Кор 15:12 и сл.).
Я разовью свою мысль намного полнее в главе о Воскресении, а здесь упоминаю об этом лишь для того, чтобы освободить Воскресение от концепции чудесного, а также показать, что Павел, судя по всему, ничего не знал о чудесах, связанных с жизнью Иисуса. Павел даже не утверждает, будто он сам пережил некий сверхъестественный опыт обращения, связанный с видением на пути в Дамаск. Ни разу во всем корпусе посланий он не говорит ни о свете с небес, ни о телесной слепоте, ни о том, как эта слепота была исцелена. Он никогда не ссылается на Ананию, по молитве которого, согласно Луке, он прозрел. Все эти приукрашенные подробности входят в христианскую историю лишь с Книгой Деяний, написанной спустя 30–40 лет после смерти Павла.
Без всяких историй о чудесах Павел, тем не менее, знал по опыту, что высшее начало, именуемое Богом, так или иначе присутствовало в жизни человека, которого он называл Христом. Присутствие Бога в Иисусе, а также стремление открыться этому присутствию, было для Павла настолько реальным и мощным, что отразилось в его описании христианской жизни как жизни «во Христе». Он чувствовал, что жизнь Иисуса лучше всего объяснима как жизнь Бога, уничижившего себя и ставшего человеком, и выразил это в Послании к Филиппийцам (2:5–11). Однако, судя по всему, ничто из вышесказанного не заставило его предполагать, что в жизни Иисуса хоть когда-то свершалось то, что мы считаем чудесами. Божественная и человеческая жизнь Павлу казались перетекающими друг в друга. А это, по меньшей мере, открывает нам возможность того, что традиция чудес, связываемых с Иисусом, не изначальна, но представляет собой результат более позднего ее развития. Предлагаю читателям впустить в сознание эту возможность прежде, чем мы пойдем дальше.