Стук барабана стал гораздо громче, заглушая все остальное своим мерным грохотом. Торвальд поднес к губам огромный медный рог вождя и, в ожидании, стал вглядываться в окутанное туманом ущелье. И вот, сквозь блестящие брызги, я увидел две могучие вершины, торчащие из стен, между которых было пространство лишь с длину корабля, и через него рвалась бушующая вода, высоко вздымаясь, а затем падая куда-то вниз, в гигантскую бездну. За водяной занавесой виднелась гладкая там, где ее отполировала вода, поверхность скал-близнецов: левая — черная и блестящая, правая, — казалось, ярко золотая. Мощный рог протрубил сигнал, весла глубоко погрузились, и на мгновение мы остановили наш бешеный ход, удерживаемые напрягшимися веслами, но затем поток понес нас дальше. Вновь и вновь опускались весла, и раз за разом мы почти останавливались, затем продолжали нестись вперед. Теперь мы с вождем всем весом налегали на мощный штурвал, борясь с бушующим потоком. С каждым богатырским ударом весел я видел, как стена воды справа становилась все ближе и ближе. Весла заработали быстрее, в идеальном ритме, и крепкое рулевое колесо яростно сопротивлялось нам. Теперь, сквозь буйство воды, я услышал голоса человеческие, бросающие боевой клич, к которым вскоре присоединился и мой, прославляя гимн Юздрала.
Бурные воды перед кораблем взбирались все выше и выше, достигая тридцатиметровой высоты и врезаясь в скалу, нависающую над гигантской бездной. Огромные волны разбивались над нами — не соленые, но отвратительно сладкие, отдающие грибами, — обрушивая на нас падающий с небес белый огонь. Но весла по-прежнему били мощно и ровно, и штурвал медленно поворачивался вправо. Острая боль охватила мои напряженные мышцы, и я увидел, как Торвальд закусил нижнюю губу, и кровь заструилась по спутанной бороде. Теперь котел был где-то далеко внизу, и корабль-дракон висел над бездной, в которой грохотала вода, падая и падая в бесконечную пропасть, где медленно кружил в вялой задумчивости бледный туман. На мгновение мы застыли на месте, — целая вечность воспоминаний и отчаяния, в которой ясно встали передо мной забытые лица из детства. Затем, словно кречет, мы ринулись сверху по воздуху, летя во внезапной тишине: бушующая вода лишь тихо шептала где-то вдали, напевая и убаюкивая утомленные мышцы. Мы больше не пробивались сквозь бешеные волны, а мягко покачивались, и нежный голубой свет сочился через душистый воздух вокруг — истинно райская смерть. Торвальд был рядом со мной, когда меня унесло в бархатную темноту.
