— Больше ничто не заставит меня ехать туда в час пик.
— Ну и кто ведет себя как маленькая сучка?
— Да пошел ты, — он улыбается. — Говоря об ужине, ты заказал пиццу?
— Ага.
— Ты сказал им не класть туда оливки? Знаешь же, как я ненавижу эту хрень.
Я пожимаю плечами. Уверен, что не делал этого.
— Чувак, — скулит он.
Я сдерживаю смех, когда он бьет меня в плечо.
Дзынь.
Когда я подхожу к двери, Итан говорит:
— Так что насчет оливок? Ты в курсе, как сложно их оттуда убрать.
— Их там нет. Господи, ты действительно ведешь себя как сучка.
Качая головой, я беру свой бумажник с кухонного стола и направляюсь к двери. Отсчитав нужную сумму, открываю дверь.
— Двадцать два пятьдесят, верно?
Я поднимаю голову и не замечаю ни пиццы, ни курьера. Женщина.
Не просто женщина. Ребекка.
Она была барменом в Фениксе[6].
С которой у меня было много ночей с крышесносными оргазмами.
Та, с кем я был пока не перешел в высшую лигу, и пока она все не закончила.
Та, с которой я был семь месяцев назад. И теперь она стоит передо мной с выпирающим животом.
Чтоб меня.
Избегая моего взгляда, она с грустью в голосе произносит:
— Привет, Джейс.
На лбу у меня выступает пот, желудок скручивает в узел. Я сглатываю ком в горле.
Может быть только одна причина, по которой она здесь.
— Ребекка, что ты здесь делаешь?
Это тупой вопрос. И так понятно, что именно она собирается сказать, но я не могу подобрать слов.
Глядя на меня, она говорит:
— Ребенок твой.
Ага, это то, о чем я подумал. У меня пересыхает во рту, и я хватаюсь за лоб в недоумении. Мы в неловком молчании.
— Да заплати ты ей и… — говорит Итан позади меня. — Ого… — он останавливается, видя Ребекку. — Это не пицца.
— Нет, это ребенок, — сердито отвечает она.
— Охренеть, — похлопав меня по плечу, он спрашивает: — Я просто собираюсь взять еще пива. Бутылка виски для тебя, бро?
Он уходит, не дожидаясь ответа.
До того, как я успеваю среагировать, она говорит:
— Этот ребенок твой.
Я это уже понял. Она не из тех, кто спит со всеми подряд. Поэтому я не сомневаюсь, что ребенок мой.
Пока я все еще в состоянии шока, она продолжает:
— Я не могу ее оставить. Я думала, что смогу это сделать. Прости, но она твоя, как только родится.
Она?
Я все еще не могу переварить сказанное, когда она продолжает, вызывая во мне еще больше паники.
— Это будет через два с половиной месяца. Реши, что ты хочешь. Вот мой новый номер.
Она протягивает мне лист бумаги. Я не могу. Это чувствуется, будто на меня перекладывают ответственность, и это давит на меня.
