Перед лицом у Прищепкина оказались ее ноги, округло облепленные выше колен сарафаном, они переступили, и совсем возле лица прошло ее бедро — она садилась на скамейку.
— Подвиньтесь же, — попросила она.
Прищепкин почувствовал: тот объявший его, несущий в себе поток вынес на стремнину, можно без всякого усилия вынырнуть из него и выплыть, но и не хотелось этого, хотелось побыть в нем подольше.
Он подвинулся к краю, она села, туго вжавшись своим бедром в его, и стала отбирать у Прищепкина весла:
— Ну, давайте. Давайте, давайте. Ну что же вы. Давайте.
Пальцы ее перебирали его пальцы, пытаясь разжать их, щекой Прищепкин ощущал тепло ее щеки совсем рядом, повернулся, и она тут же повернулась к нему, и он увидел, как она, улыбаясь, тянется к нему приоткрытыми губами своего кошачьего рта. Не надо, от лукавого, ни к чему, подумалось ему, и отпустил весла, и почувствовал, как она тоже перестала отбирать их, обнял ее и вслед тотчас же ощутил ее руки у себя на плечах, и губы нашли ее приоткрытые губы.
— О-ох, истомил! — с протяжностью, с порхающим быстрым смешком проговорила она, когда далась отпустить себя. — Суровый какой, как истомил!..
Лодку развернуло, брошенные весла прижало к бортам, и течение несло ее в излучину, на бон, должен был скоро открыться поселок.
— Ладно, будь по твоему, греби сам, я разрешаю, — сказала Кошечкина, переходя обратно на корму. — Давай еще немного, и пристань к берегу, погуляем. Интересно, что это за берег.
Прищепкин втащил нос лодки на траву, повернулся — она тут же, сощуривая глаза, ожидающе развела руки в стороны для объятия, он ступил к ней, и, взяв его голову в ладони, проводя щеками, носом, лбом, подбородком по его губам, она все повторяла с тем быстрым порхающим смешком:
— Ох как истомил, ох как истомил!..
А, бог с ним, решил Прищепкин, полностью отдавая себя на волю увлекающему с собой потоку. Это не тот случай, тут никаких ни к чему усилий, все помимо его участия, ни грамма его энергии, делу никак это повредить не может, и вполне даже разумно не держать себя, отпустить вожжи. Пусть несет, куда вынесет.
— Пойдем пройдемся? — предложила. Кошечкина.
— Да куда здесь пройдешься? — сказал он. — Джунгли какие-то, болото.
— А мы немного совсем. Что ж нам на берегу здесь…
Она недоговорила и словно договорила, и в груди у Прищепкина от этих ее слов будто взорвался ослепительный свет. Хотя он и не боялся женщин, умел и довольно ловко знакомиться, и ухаживать после, он все-таки был еще молод да и не хотел к тому же пока жениться, и последняя, последней которой не бывает, близость случалась у него не так часто.
