А Крутобокова выжил из поселка — не больше месяца прошло со столовского застолья. Сказал ему раз убирать ноги подобру-поздорову — тот как не понял, посмеялся даже; другого раза говорить не стал — положил листвяк ровно перед его трактором, когда он с хлыстами шел, еле тот на тормоза встал. Вскочил, матом начал, а увидел его — и заткнулся. Понял. «Третий раз предупреждать не буду. — В Прохоре как звенело все, и знал: как скажет, так и сделает. — Прямо на тебя угодит». Тогда тот и испугался. Проняло его. По губам его, что тряслись, увидел: проняло.
А сруб для погреба, что начал ладить как раз в ту пору, чтобы постоял он зиму, подсох, подсел, собранные его семь венцов так и простояли брошено в сарае всю зиму — не притронулся к ним; после, весной, чтобы не торчал на виду, не мешался, разметал его на бревна и даже не пометил, какое откуда: а, да катится оно все к чертовой матери!..
Вечером, норовя обмануть пугавшую бессонницу, Прохор не уходил спать до самой глубокой теми. На ночь уже пошло время — все ковырялся при свете лампочки в сарае, точил затупившиеся на глине лопаты, точил топор, поколол даже, без всякой надобности, немного дрова. Яму с Витькой почти закончили, осталось выбрать самую малость на одной стороне, и можно класть сруб. Перед тем как идти в дом, сел на свое место на нижней ступеньке крыльца, достал папиросы, закурил. Было еще тепло, сухо, но воздух уже с ночной свежестью, и звезды прокалывали небо с полной ночной силой. И снова Млечный Путь перетягивал бездонный купол ясно видимым тугим поясом, запорошенным мелкою светящейся пылью.
Почудилось, одна звезда двинулась с места. Двинулась — и потерялась, едва заметная среди других, ярких и крупных, подумалось даже — может, показалось. Но нет, глаз снова поймал ее: двигалась, слабенько мерцая, донося свой свет из черного мрака космоса до земной тьмы, и теперь не поверил себе: как это она может двигаться, потом осенило: да ведь спутник!
Сидел, глядел на него, забросив голову, медленно выдыхая из легких дым, спутник, подбираясь к зениту, делался все ярче, все лучше виден, уже не пропадал, глаз уже твердо держал его, а когда отпускал, тут же и находил снова, а звезды над спутником, Млечный Путь, который он перечеркнул и пошел дальше, были величественно недвижны, все, не смущаясь его быстрым бегом по небу, оставались на своих вековых местах, век ли, тысячелетие ли — все это было для них едино, короткое мгновение в их беспредельной вечности.
