Жена не запиралась. Закрыла только лицо руками, постояла, качаясь, и, как стояла, осела на пол, на подвернутые под себя ноги. Прохор нашел ее в клубе, позвал домой, она все не хотела идти, упиралась, сердилась. Еще когда в избу поднимались — ворчала, и лишь когда Витьку стал отправлять на улицу, Витька не шел, говорил, да я с улицы пять минут как, а он отправил, тогда вот лишь она поняла: серьезное что-то, и замолкла.
В тот раз ее Прохор не бил. Это после бил — и не мог остановиться, а в тот раз и не просилось ничего такого, просто как камень какой пал на грудь, придавил — и нечем стало дышать, одно это и было — камень на груди.
— Что, поблудить захотелось? — помнится, спросил ее тихо, на громко и сил не было: давил камень, не давал голосу выйти наружу. — Утомилась: с мужем да с мужем?..
Жена не отвечала. Сидела на полу, закрыв лицо, и раскачивалась с боку на бок.
— Ну, чего? Блудить блудила, не боялась, а отвечать боишься?
— Не устояла я, — выдохнула сквозь ладони жена.
— Чего-о? — переспросил он.
— Не устояла, — повторила она, отнимая ладони от лица, глянула на него снизу и тут же соскочила глазами, уперла их в пол. — Будто не я была. Пристал как банный лист, об одном уж и думала — освободиться скорее. Ты там мать хоронишь, а он тут ко мне… Отделаться уж от него скорее хотелось. Чтобы с глаз сгинул…
— Облегчила себя, значит…
Жена молчала, сидя перед ним, глаза у нее были мокры.
— Сама снимала с себя, да?!
Жена вздрогнула, снова закрыла лицо руками, словно бы можно было спрятаться так, но нельзя было спрятаться, и она крепко провела ладонями по щекам, вытирая слезы, и отняла их от лица.
— Отделаться от него хотелось… — сказала она. — Невмоготу было.
Не призналась, да и как признаешься в таком, а и без признания все ясно стало. Как ответила.
Ладно хоть, то хорошо еще, что одно это место, где прижал ее, не домом оказалось, — тогда хоть пали его. Клубом ее оказалось. Дождался, когда все разойдутся после сеанса, достала ключи закрывать, — отобрал, запер изнутри и не выпускал…
— И что, много это он тебя раз так-то прижимал? — последнее, кажется, что спросил тогда Прохор.
— Больше нет, — сказала она. — Ты воротился, может, тебя увидел, может, к Томке стал ладиться, больше не приставал.
Может, его и увидел, а только в лицо не запомнил. Иначе бы не стал при нем… А скорее-то всего, съел, что хотел, да на второй раз аппетит не разыгрался.
А, нет, вон он что последнее тогда спросил у жены:
