Нина Елизаровна посмотрела на нее долгим, тяжелым взглядом.
— Что значит «уперся»? Что у тебя за выражения? «Ушел», знаешь такое слово?
— Действительно, Аня, — сказала Лида.
Она тоже вернулась в комнату, но остановилась на самом пороге и, заложив за спину руки, прислонилась к косяку, и было в этой ее позе и в выражении ее лица что-то такое смиренно-жалкое, раздавленное…
— Ну, ушел! — поправилась Аня. — Со смаком и выразиться не дадите. — И спросила мать: — Кто такой? На кухне мы с ним сидели — такую поэму про тебя слагал. Прямо святая дева Мария пополам с Афродитой. У меня аж уши вяли.
— В самом деле, мама, кто такой? — спросила и Лида. — Такое хорошее лицо у него.
Нина Елизаровна хотела было ответить что-то резкое Ане, но передумала.
— А, тетеха какой-то, — сказала она, — неудачник. Всю жизнь ему не везло. Не знаю в чем, но не везло. С женщинами, наверное… Соединить наши жизни предлагал. Ни больше ни меньше… Этого только мне не хватало. Хватит с меня, был уже у меня один неудачник.
— Кто это у тебя был неудачник? — проговорила Лида.
Так проговорила, что вопрос ее требовал скорей не ответа, а запрещал его.
— Твой отец, кто ж еще, — ответила тем не менее Нина Елизаровна.
— Это он-то неудачник?
— Я не о сейчас говорю. Я о той поре, когда он институт бросил и артистом себя вообразил. Он вообразил, а кругом никто что-то не воображал. Не жизнь, а каторга. В сумасшедшем доме, наверно, легче.
Лида передернула плечами. Странное было, несвойственное ей вообще движение, казалось, не она передернула ими, а это они передернулись сами по себе.
— Странно ты говоришь: он вообразил, а никто не воображал. Как же он тогда стал им все-таки, да еще таким известным?
— Кто тогда мог представить, что ему так везти начнет, — сказала Нина Елизаровна.
Аня на диване уличающе хмыкнула:
— Логика на грани фантастики! Как это ему везти стало, если у него таланта нет, а он только вообразил?
Нина Елизаровна, в который уж раз за нынешний вечер, снова сорвалась в крик:
— Молчи! Ты еще будешь! Воровка! В гроб меня вгонишь! — Ломая руки, она упала в кресло, откинула голову и в изнеможении покатала ею туда-сюда. — Господи, за что?! Как я устала… Дочь, родная… такая жестокость. В кого, в кого ты такая?!
— В тебя, в кого же еще, — спокойно, с довольством мстительности сказала Аня. — Ты же бросила Альберта Евстигнеевича, когда ему тяжело было. Не захотела с ним трудности делить. Под крылышко к бабушке с дедушкой убежала.
