Как только я беру телефон, мне звонит Доминик.
— А-а-алло, — сквозь дрожь заикаюсь я.
— Эйлин, открой эту чертову дверь. Что случилось? — Его голос звучит так взволнованно и напряженно.
— Бо-ле-ю, ухо-ди, — с трудом говорю я.
— Не думаю, встань и сейчас же открой мне дверь.
— Н-н-ет, очень плохо. — Я совсем не могу согреться, как бы не старалась укутаться.
— Открой эту треклятую дверь, Эйлин, или я вызову полицию, чтобы они вынесли ее к чертовой матери.
— Лад-лад-но.
Я заставляю себя спуститься и впускаю Доминика. Как только он переступает порог, то кладет свою ладонь мне на лоб и заглядывает мне в глаза.
— У тебя Тайленол есть?
— К-к-кухня, — говорю я, крепко обнимая себя руками.
— Хочешь, я отнесу тебя обратно в постель?
Я трясу головой, поднимаясь по лестнице в свою комнату.
— Я сейчас принесу тебе Тайленол.
Медленно, я иду к себе и залезаю в кровать, до самого подбородка натягивая все одеяла.
Я слышу его тяжелые шаги на лестнице.
— Вот, держи, — говорит Доминик, протягивая мне две таблетки и стакан воды.
Доминик
Она вся дрожит и такая бледная.
Сажусь на край кровати, пока она глотает и протягивает мне обратно почти полный стакан воды.
— Я приготовлю тебе немного супа, и если озноб не пройдет, я отвезу тебя в больницу.
Она распахивает глаза и, гневно глядя на меня, трясет головой.
— Я не-не-могу…
— Если от этого зависит твое здоровье, то можешь и будешь.
— Н-н-н-нееет, — сквозь сжатые зубы шепчет она.
— Эйлин, я не могу оставить тебя в таком состоянии.
— Я по-по-по-позвоню м-м-моей ма-мее.
— Сейчас я здесь и присмотрю за тобой. Но в случае необходимости, я сам отвезу тебя в больницу.
Она все еще качает головой, но если ей действительно не станет легче, я сделаю все, чтобы обеспечить ее безопасность.
— Я спущусь вниз, приготовить тебе что-нибудь поесть. Я хочу, чтобы ты попыталась заснуть, хорошо?
Она кивает и сворачивается клубочком.
— Эйлин, нельзя так сильно укутываться. Я должен снять с тебя пару одеял, чтобы твой организм мог остыть. У тебя очень высокая температура. — Она издает болезненный утробный звук, но позволяет мне снять с нее несколько одеял.
Она одета в маленькие пижамные шортики, носки и майку. Все ее ноги покрыты шрамами, майка задралась кверху так, что мне виден ее плоский живот. Там тоже везде шрамы и следы от укусов. Я стягиваю с нее носки, ее ноги огнем горят.
— Не укрывайся, хорошо? Тебе надо остыть.
— Уугуу, — стонет она, переворачиваясь.
Меня больше всего беспокоит пневмония. Я останусь и понаблюдаю за ней, и если улучшения не будет, я определенно отвезу ее в приемный покой. В профессии врача есть свои преимущества.
